Почти как когда-то тётушка Серафина.
Когда Радх закончил, я положила руку ему на плечо.
– Эта тварь не получит детей, – сказала я. – Клянусь.
И мысленно добавила: «Даже если мне придётся покинуть Этот свет вместе с ней.»
Учитывая предсказание Фатхи, такое вполне может случиться. Особенно, если высокая, худощавая охотница за чужим Даром и впрямь Серафина… Иллюзии на неё не подействуют, как такута она куда сильнее меня.
Вот только, если я покину Этот свет, так и не сняв приворота с Радха, то он переживёт меня ненадолго, зачахнет с тоски. Возможно, это было бы справедливым, учитывая шлейф разбитых женских сердец, которые томалэ оставлял за собой. И всё же согласиться на такую справедливость я никак не могла. Тем более, если от спасения его отделяет всего один поцелуй.
А потому я выскользнула из кресла, одним движением сбросив с себя обе иллюзии, и, опустившись на пол перед томалэ, попросила:
– Поцелуй меня.
Повторять просьбу мне не пришлось.
Поцелуй был нежным и осторожным – так измученный жаждой путник ловит губами последнюю каплю воды, оставшуюся на дне фляги. Радх на мгновение отпустил мои губы, но не успела я произнести и слова, как он снова завладел ими. Теперь путник уверился, что фляга полна, и пил, утоляя свою жажду и пробуждая мою.
И я пила наслаждение с его губ, едва замечая, как соскользнул на пол мой халат, как на мгновение оторвался от меня Радх, сдирая с себя рубаху, как с тихим стуком упал на ковёр его широкий кожаный пояс, усеянный металлическими бляхами… И последняя мысль, скользнувшая у меня, прежде, чем я полностью отдалась чувствам была: «Если это последняя ночь моей жизни, то лучше провести её, греша, чем каясь в грехах и сожалея о несбывшемся».
А потом были жадными губы и руки, в упоенье безумства сплетались тела, и звучало в ночи, словно музыки звуки: «Моя радость, Тали! Ра ата ашала…»[“Ты моё счастье” Перевод с тарского] … Мысли возвращались ко мне медленно и неохотно. И первой была «Сожалеть о сбывшемся мне точно не придётся». Вторым пришло смутное подозрение: «А откуда томалэ знает тарский?». Третьим явилось раскаянье: «Кто-то собирался снимать приворот!»
Последняя мысль заставила меня собраться с силами и приподнять голову. Я посмотрела на Радха, тяжело вздохнула, легко коснулась губами его губ, скороговоркой произнесла: «Лети приворот на чужой огород» и зажмурилась. Потом осторожно открыла глаза, и, собравшись духом, встретилась глазами с томалэ. Во взгляде его не было ни ненависти, ни отвращения, обещанного Фатхой. Только нежность и что-то, чему я не умела подобрать названия.
– И не надейся так легко от меня избавиться, – сказал он с лёгкой усмешкой, обнимая и притягивая к себе.
Стоило мне, уютно устроившись на плече Радха, закрыть глаза, и открыла я их уже во сне. Я нисколько не удивилась, обнаружив себя лежащей рядом с Аэртом на огромной пушистой шкуре. Голова моя покоилась на его могучем плече, он же одной рукой по-хозяйски обнимал меня, второй лениво играл моими волосами.
И вечность бы нежиться мне в надёжных объятиях Охотника, но какая-то беспокойная мысль не давала мне покоя. Я попыталась отмахнуться от неё, словно от надоедливой мошки, но она вилась вокруг меня, вилась, пока я не стряхнула с себя ленивую негу и не взялась за неё всерьёз. И тут же вздрогнула, вспомнив: прорыв! Рассказ капитана Менцева о смерти Алексея!
– Аэрт, – позвала я.
Ответом мне был довольный взгляд, похожий на взгляд сытого кота. Но он мгновенно изменился, когда я спросила:
– Аэрт, что происходит с людьми, погибшими во время Прорыва?
Теперь передо мной был кот, изготовившийся к прыжку.
– Прорыва? Почему ты спрашиваешь?
– Мне рассказали сегодня, что мой муж погиб во время Прорыва, – ответила я.
Охотник нахмурился.
– Когда это было? – спросил Аэрт.
– Несколько месяцев назад.
– А точнее?
– Девятнадцатого ноября прошлого года, – ответила я. И, заметив, что он нахмурился ещё сильнее, спросила:
– Тебе это что-то говорит?
Он кивнул.
– И что же? – нетерпеливо спросила я. – Что?
– Что ты знаешь о Прорывах? – вместо ответа спросил Аэрт.
Я пожала плечами.
– С помощью магии крови можно помочь прорваться на Этот свет демонам с Того и натравить их на врагов, – ответила я. Страшные сказки о Прорывах я слышала ещё до Аспидника, но только там поняла, насколько они на самом деле страшные. – Это правда?
– Почти, – ответил он. – Никакая магия не поможет вырваться с Того света. Другое дело – Предгранье. Здесь нет ни стихийных духов, ни демонов, только души людей, по разным причинам оставшихся по эту сторону Грани.
– Разве светлые Стражи не провожают души всех усопших за Грань? – удивлённо спросила я.
– Провожают, – вздохнул тёмный Страж. – Но нет правил без исключений. Бывают души, которых что-то привязывает к Этому свету слишком крепко. Кого-то долг, кого-то месть, а кого-то ритуал «обманутой смерти».
– Никогда о таком не слышала, – призналась я.
– О нём, к счастью, мало кто слышал, – усмехнулся Аэрт. – Крайне мучительный и малоаппетитный ритуал, с помощью которого маги крови пытаются избежать наказания за свои грехи на Том свете. Глупцы! То, что происходит с ними в Предгранье, куда страшнее всех тогосветных наказаний.
– А что с ними происходит? – с беспокойством спросила я.
– Они скитаются в Предгранье, не ведая покоя, томимые неутолимым голодом и вечной жаждой, терзаемые страхом перед тёмными Стражами… И сами питаются страхом и смятением живых.
– Значит кошмарники…, – начала я, но Аэрт перебил меня.
– И они тоже, – сказал он. – Но они не единственные, и не самые страшные. Страшнее те матёрые твари, что прорываются на Этот свет. Они выпивают души живых, исветлым Стражам уже нечего провожать через Грань.
Я вздрогнула.
– И что, души всех, погибших в Прорыве, выпиты? – с трудом выдохнула я.
– Почти всех, – ответил Охотник.
– А что происходит с теми, которые не почти?
– Их забирают с собой, чтобы превратить в таких же тварей, – хмуро ответил он.
– И скольких увела с собой тварь девятнадцатого ноября? – тихо спросила я.
– Не знаю, – глухо ответил он, отводя глаза. – Я из-за привязки к Этому свету не доглядел тогда. Но то, что тварь тогда обзавелась выводком, это точно.
– Выводком? Души перерождаются в тварей не сразу?
– Да.
– А спасти их можно? – с надеждой спросила я.
– Если перерождение не зашло слишком далеко, если я сумею убить тварь, не уничтожив выводок, если не оплошают светлые Стражи…
– Сплошные если, – понимающе кивнула я. И добавила, умоляюще глядя на него: – Но неужели нельзя попробовать?
Мысль о том, что душа Алексея может переродиться, казалась мне невыносимой. Почему я была уверена, что он в плену у твари? Не знаю. И всё же…
– Думаешь, я не пробовал? – горько ответил Охотник. – Тварь слишком хитра. Мне так и не удалось выманить её из логова. А там к выводку не подобраться.
Невероятное признание для того, кто никогда не упускает добычу. Я с подозрением посмотрела на Аэрта и спросила:
– А чем ты пытался выманить тварь?
Судя по тому, как едва заметно дрогнул уголок рта тёмного Стража, вопрос я задала правильный.
– Псом, – пожал плечами он. – Псом, который ещё совсем недавно был человеком.
– Был человеком, – задумчиво повторила я, чувствуя, что снова встаю перед выбором. Нет, перед псевдовыбором, потому что поступить иначе я просто не могу. Как и в ту ночь, когда состоялось знакомство с Охотником. – Думаешь, на человека клюнет?
– Да, – кивнул он. А затем, сообразив, к чему я клоню, добавил:
– Нет.
– Да, – возразила я.
– Нет, – повторил Аэрт, но уже не так категорично. Судя по блеску в глазах, он уже начал прикидывать, что получится из моей безумной идеи. – Ты понимаешь, как рискуешь?
– Не больше, чем тогда, когда бросила вызов тебе, – пожала плечами я. – Даже меньше.
И, чуть помолчав, добавила с улыбкой:
– Ты ведь меня спасёшь.
Это был вызов, который Охотник не мог проигнорировать. Но Аэрт не торопился его принимать. Долг стража и азарт охотника боролись в нём с нежеланием рисковать мной и в конце концов победили.
– Да будет так, Таливайдена, – кивнул он.
Вот так я и очутилась в Лесу. В том самом, через который меня недавно вёл Охотник. То же леденящее дыхание, та же мёртвая, в прямом смысле этого слова, тишина… Вот только на этот раз я шла одна.
И мне было страшно. Нет, не так. Мне было СТРАШНО. Страх стучал в висках, сжимал горло, каплями пота тёк по лицу… Но если в ту ночь, когда я мчалась от Охотника, страх был единым целым, то сейчас вокруг меня клубился целый рой страхов и опасений. Притом страхи перед Лесом и Тварью не были самыми сильными. Я верила обещанию Охотника. Куда сильней я боялась, что хитрая Тварь почует ловушку, что она оставит выводок в логове или не придёт вовсе…
