– Передай Венцелину, – с трудом прошептал Радомир, – пусть отомстит. И за меня, и за несчастного Сафрония.
– Кому он должен отомстить, комит? – попытался Гуго криком удержать отлетающую чужую жизнь.
– Он знает… – прохрипел Радомир. – Знает… Кахини…
Свита окружила императора стеной. Бароны обнажили мечи, но более ничего примечательного не случилось. Жизнь Алексея Комнина не нужна была убийце, он охотился за другим человеком. И эта охота оказалась удачной.
Глава 9. Битва при Дорилее.
Убийство известного военачальника, да еще на глазах императора потрясла не только византийцев, но и крестоносцев. После проведенного расследования было установлено, что высокородного Радомира убил брит по имени Хенгист, до этого верой и правдой, служивший императору на протяжении почти десяти лет. Конечно, русы и бриты порою ссорились друг с другом, случалось дрались, но до смертоубийства дело не доходило. Византийские чиновники на вопросы франков разводили руками. Гуго Вермондуа вслух помянул какого-то Кахини, имя которого перед смертью назвал Радомир. Но что из себя представляет этот Кахини и зачем ему понадобилось убивать комита, мог знать только Венцелин, а потому именно к нему шевалье де Лузарш обратился за разъяснениями.
– Кахини – человек, поднявший мятеж в крепости Святого Георгия. Мы помешали ему овладеть султанским золотом, вот он и отомстил комиту Радомиру, наняв для этой цели брита.
Объяснение это могло удовлетворить кого угодно, но только не благородного Глеба. Конечно, Кахини, кем бы он ни был, вполне мог затаить злобу на Радомира, помешавшему расторопному проходимцу овладеть сокровищами. Непонятно другое – как Кахини удалось привлечь на свою сторону варанга? По слухам, этот Хенгист не был сумасшедшим. У него наверняка имелась масса возможностей убить комита из-за угла, не привлекая к себе внимания. А он сделал это в присутствии императора, на глазах тысяч зрителей, не оставив себе ни единого шанса на спасение. И если бы не горячность Гуго Вермондуа, то Хенгиста могли захватить живым и вытрясти из него всю подноготную.
– Живым бы он не сдался, – покачал головой Алдар. – Скорее всего, Хенгист был федави. Так исмаилиты называют людей, готовых убивать во имя Аллаха. Я не исключаю, правда, что Кахини и Хенгист принадлежат к секте асассинов и служат Гассану ибн Сулейману. По слухам именно этот Гассан, которого называют еще и Старцем Горы, организовал убийство предыдущего румийского султана Мелик-шаха.
– Откуда ты все это знаешь? – удивился Лузарш.
– Слухами земля полнится, – усмехнулся Алдар. – После убийства высокородного Радомира, императорские агенты роют землю не только вокруг оплошавших варангов, но и вокруг моих туркополов. Они вообразили, что исмаилиты подбираются к басилевсу, и это вполне может быть правдой. Фатимиды ненавидят сельджуков, но и христиан им любить не за что. Убийством комита Радомира они дают понять Алексею Комнину, что его претензии на Сирию и Палестину встретят мощное противодействие. Исмаилит в рядах личной гвардии императора – это может напугать кого угодно.
– Хочешь сказать, что басилевс испугался?
– Во всяком случае, насторожился, – усмехнулся Алдар. – Он, конечно, не откажет франкам в поддержке, но не думаю, что эта помощь будет значительной.
– Мне показалось, что наш друг Венцелин, знает о Кахини гораздо больше, чем говорит.
– Хочешь совет, шевалье? – неожиданно расплылся в улыбке печенег. – Никогда не становись на пути Волка, вышедшего на охотничью тропу. В конце концов, у тебя будет масса возможностей потерять жизнь где-нибудь в Сирии или Палестине.
– О Белых Волках я слышал от одного старого сержанта, – задумчиво проговорил Глеб. – Так ты считаешь, что Венцелин оборотень, дорогой мой сенешаль?
– Все может быть, дорогой мой шевалье, – пожал плечами Алдар. – Я за себя самого не рискну поручиться, где уж мне ручаться за других.
Печенег по-прежнему служил в туркополах при великом примикарии Татикии, но собирался при первой же возможности переметнуться в лагерь крестоносцев. Во всяком случае, с Лузаршем он порывать не собирался и уже успел оказать ему ряд услуг. В свою очередь шевалье твердо обещал ему свою поддержку. Союз был выгоден обоим, а потому и франк, и печенег им дорожили.
– Мой тебе совет, шевалье, закупи как можно больше продовольствия и вина.
– Зачем?
– Переход в Сирию будет трудным. А вода в тех местах быстро портится.
У шевалье де Лузарша было две заботы: во-первых, собственная свита, состоявшая из пятнадцати сержантов-русов, пяти арбалетчиков и верного оруженосца Гвидо, во-вторых, золото, полученное от щедрого басилевса. Золото следовало где-то пристроить, дабы не потерять его во время похода. Вокруг лагеря крестоносцев крутилось немало купцов, готовых принять на хранение или выкупить любую добычу, но Лузарш этим хитрым бестиям не доверял. Справедливо полагая, что купцы свою выгоду не упустят и непременно обведут вокруг пальца доверчивого человека. Именно поэтому он решил обратиться за помощью к Венцелину.
– Я видел возле твоего шатра купца, одолжившего Гуго триста золотых марок.
– И что с того? – нахмурился Венцелин.
– Ему можно верить? – прямо спросил Лузарш.
– Корчага человек надежный, – усмехнулся Венцелин. – Меня он ни разу не подвел.
– Значит, он сумеет сохранить мое золото?
– Только сохранить? Деньги ведь можно приумножить.
– Я не ростовщик, – поморщился Лузарш. – Я даже готов заплатить ему за хранение.
– Корчага сейчас договаривается с благородным Гуго, ты можешь присоединиться к сделке.
Граф Вермондуа, при всей своей беспечности и показном простодушии, обладал деловой хваткой и отлично разбирался в людях. Именно поэтому он вцепился в купца Корчагу, киевлянина по месту рождения и истинного византийца по складу ума. С первой же встречи эти люди прониклись друг к другу искренней симпатией, и Лузарш нисколько не сомневался, что Корчага с Гуго договорятся к обоюдной выгоде. Тем не менее, когда Лузарш вошел в шатер брата французского короля, купец и граф о чем-то горячо спорили. Вермондуа, в отличие от Глеба, вовсе не собирался отказываться от выгод ростовщичества, но проценты, которые он требовал с Корчаги, казались тому завышенными. Торг шел на языке русов, который Гуго худо-бедно перенял у матери. Изредка спорщики переходили на латынь. Впрочем, Вермондуа и латынью владел в очень скудных пределах. Тем не менее, граф и купец пришли, в конце концов, к соглашению. С чем Лузарш их мысленно поздравил. Появление Глеба заставило Корчагу насторожиться, но Гуго лишь благодушно махнул рукой:
– Шевалье де Лузаршу я верю, как самому себе.
– Тем более что пришел я по той же надобности, – доверительно сообщил купцу Глеб.
Переговоры между Корчагой и шевалье не заняли много времени, поскольку Лузарш, в отличие от Гуго, никаких условий купцу не выставлял. Вермондуа хлопнул в ладоши, призывая слугу:
– Вино у меня отличное, купец. Сам султан Кылыч-Арслан его одобрил.
– Султан мужчина обстоятельный, – кивнул Корчага. – Его выбору можно верить.
– А ты что же, вел дела с Кылыч-Арсланом? – удивился Вермондуа.
– Так ведь Никея у нас под боком, – пояснил Корчага. – Как же такое хлебное место обойти. Я многих здешних беков и купцов знаю.
– А с Кахини ты тоже встречался? – спросил Лузарш, пристально глядя на Корчагу.
– Встречаться мне с ним не доводилось, – вздохнул купец, – но слышал о нем много нехорошего. Не наш он. Не торговец. У него свои интересы, у меня свои.
– А кто из никейских купцов мог бы рассказать о нем поподробнее? – спросил Глеб.
– Аршак разве что, – задумчиво покачал головой Корчага. – Его дом под боком у цитадели стоит.
– Аршак – араб?
– Нет. Он армянин. Родом из Эдессы. Но прижился в Никее, и даже с султаном поладил.
– Он шиит или суннит? – спросил Глеб.
– Аршак – христианин, – усмехнулся Корчага. – Только наше дело купеческое и угождать приходится всем. Так-то вот, шевалье. А золото твое я сохраню, можешь не сомневаться.
Лузарш отправился в Никею в сопровождении верного Гвидо. Определенной цели он перед собой не ставил, хотелось просто посмотреть на город, у стен которого крестоносцы простояли более месяца. Никея уступала размерами Константинополю, но превосходила все известные Лузаршу города, включая Париж. Город еще не оправился от испуга, вызванного боевыми действиями, и на крестоносцев обыватели поглядывали с опаской. Зато торговались безбожно, заламывая за любую вещь несусветную цену. Лузарш пока шел по торгу, успел поругаться со многими никейцами, благо здесь в ходу был именно греческий язык. Тем не менее, ему удалось приобрести у одного сирийца изрядный кусок шелка на новое сюрко, взамен старого, изрядно износившегося. Сюрко одевали поверх кольчуги, дабы прикрыть металл от безжалостных солнечных лучей, и избежать тем самым ожогов. Если верить знающим людям, в Сирии было еще жарче, чем в Вифании, а потому следовало заранее все предусмотреть. Глебу оценил цвет щелка – лазоревый, который наверняка должен был понравиться благородной Адели.
