– Мы не можем атаковать сельджуков, – почти прорычал шевалье де Марль, человек молодой и нетерпеливый. – Мы не можем даже уйти с этого проклятого места – сельджуки перебили почти всех наших лошадей. Думайте быстрее, господа, иначе мы потерям половину армии.
Благородный Томас проделал путь от реки Порсук за полдня, ибо выехал он из лагеря, когда солнце стояло в зените, а сейчас оно уже клонилось к закату. На этом пути он потерял трех лошадей и двух сопровождавших его сержантов. Рыцарской коннице для подобного перехода потребуется куда больше времени, скорее всего, целая ночь. И еще большой вопрос сумеют ли люди, а главное лошади, истомленные жаждой, не просто преодолеть гигантское расстояние, но и вступить в битву с отдохнувшими и превосходящими их числом сельджуками.
– На пути у нас будет озерцо, – пояснил Томас де Марль, – Оно почти пересохло, но для коней воды хватит.
– А ночью ты его найдешь? – засомневался граф Тулузский.
– Найду, – уверенно ответил рыцарь. – Ночи здесь короткие и лунные.
Окончательное решение принял Адемар де Пюи, а бароны хоть и без большой охоты, но согласились с епископом. Конечно, риск был чудовищным. Но и бросать на произвол судьбы половину армии было просто безумием. Разгромив Роберта и Боэмунда, Кылыч-Арслан бросит своих опьяненных победой сельджуков на уцелевших крестоносцев, и тогда об Иерусалиме придется забыть надолго, если не навсегда. Дабы ускорить продвижение, крестоносцам пришлось оставить обозы под присмотром пехоты, состоявшей из простолюдинов. Что не понравилось благородным шевалье. У многих в обозе были немалые ценности, не говоря уже о женщинах и детях. Пришлось Адемару де Пюи выделить пятьсот рыцарей и сержантов во главе с Леоном де Менгом и Гийомом Шерпентье для сопровождения обоза.
Рыцарская конница выступила в поход, когда стемнело. Многие рассчитывали, что с наступлением ночи, жара спадет, но просчитались. Конечно, солнечные лучи уже не прожигали спины, но духота стояла такая, что нечем было дышать не только людям, но и животным. Хуже всего было тем, у кого не было заводных лошадей. Оружие и доспехи пришлось приторочить к седлу. Но кони, предназначенные для боя, не могли тащить на себе такую тяжесть на протяжении всей ночи, а потому падали без сил. Когда крестоносцы добрались, наконец, до обещанного Томасом де Марлем озерка, численность их уменьшилась едва ли не наполовину. Адемар де Пюи оставил графа Сен-Жилля с ослабевшими шевалье поджидать отставших, а сам встал во главе его провансальцев. Это решение оказалось разумным и позволило увеличить скорость передвижения едва ли не вдвое. Вместе с первыми лучами солнца крестоносцы увидели на горизонте смутные очертания довольно большого города. Похоже, безумная скачка по выжженной земле подходила к концу.
– Это Дорилей, – подтвердил догадку Лузарша Томас. – Мы обошли его стороной. До лагеря отсюда рукой подать. Я бы на вашем месте облачился в кольчуги, благородные шевалье.
Здесь же, у Дорилея крестоносцы разделились на два отряда. Один из которых, под руководством Вермондуа и Бульонского, должен был атаковать сельджуков в лоб, а другой, возглавляемый Адемаром де Пюи, – с тыла. Для чего провансальцы должны были скрытно обогнуть холм, прячась в зарослях, и напасть на Кылыч-Арслана в том месте, где он их менее всего ожидал. Это маневр многие бароны и рыцари считали безумным. Провансальцы плохо знали местность и могли напороться на турок раньше, чем основные силы отвлекут их внимание на себя. Однако папский легат, придумавший этот план, упорно стоял на своем, и Гуго с Готфридом вынуждены были, скрепя сердцем, с ним согласиться.
Сельджуки до того были уверены в своем превосходстве над разместившимися на берегу реки Порсук крестоносцами, что даже не пытались атаковать их ночью. Более того, они не спешили штурмовать лагерь и с рассветом, что позволило Вермондуа и Бульонскому вывести своих людей на исходные позиции без большой спешки. Сельджуки, осыпавшие лагерь градом стрел, обнаружили новых врагов далеко не сразу. Трудно сказать, почему столь опытный полководец, как Кылыч-Арслан не выслал дозорных к Дорилею. Видимо, он был абсолютно уверен, что крестоносцы не успеют за ночь прийти на помощь к своим осажденным товарищам. Зато он готовился бросить на лагерь Роберта и Боэмунда едва ли не все имевшиеся у него под рукой силы. Томас де Марль сильно покривил душой, когда говорил о рве, которым крестоносцы окружили свой лагерь. В лучшем случае это можно было назвать канавой, которую резвые степные кони преодолеют в один мах. Видимо, Роберт и Боэмунд это отлично понимали, а потому и вывели рыцарей за пределы лагеря. К сожалению, коней сумели сохранить меньше половины крестоносцев, остальные готовились к битве в пешем строю, выстраиваясь в фалангу под градом летящих с ближайших холмов стрел. Дабы хоть как-то спастись от обстрела, рыцари попятились к самому берегу, что сразу же сделало их положение практически безвыходным. Поскольку в случае поражения отступать им, в сущности, было некуда. Сельджуки уже катились с холмов все сокрушающей лавиной. Численностью они едва ли не впятеро превосходили рыцарей Роберта и Боэмунда, обреченный волею румийского султана на скорую и бесславную гибель. Гуго Вермондуа, возглавлявший авангард рыцарской конницы, опустил копье. Его примеру последовали все рыцари, расположившиеся в первом ряду крестоносцев, изготовившихся к броску, включая Лузарша и Венцелина.
– А как же око Соломона? – неожиданно спросил Глеб у лже-саксонца.
– Это ты о чем? – холодно отозвался Венцелин.
– Мне почудилось, что сам царь Соломон смотрит на нас не дремлющим оком, – усмехнулся Глеб.
– Обратись либо к лекарю, либо к Богу, – посоветовал Венцелин. – У тебя видения.
– К лекарю уже поздно, – вздохнул Лузарш. – А к Богу в самый раз.
– Вперед, – крикнул граф Вермондуа, и рыцарская конница сорвалась с места.
Удар крестоносцев пришелся во фланг наступающим сельджукам и явился для тех полной неожиданностью. В отличие от турок, всегда атаковавших плотной массой, крестоносцы практически всегда выстраивались стеной в два, максимум в три ряда. В этот раз их порядки растянулись на тысячу шагов, и охватили едва ли не всю лаву. Лучники ни чем не могли помочь попавшей в беду коннице, ибо стреляя по врагу, они неизбежно попадали в своих. Сельджуки попытались развернуть коней в сторону атакующих крестоносцев, но это оказалась далеко не простым делом. Ибо любая остановка была чревата для смельчаков гибелью – их сминали собственные товарищи, летящие вниз с холма. Крестоносцы сполна воспользовались неразберихой, царившей в рядах сельджуков. В наступление перешли конные и пешие рыцари Боэмунда и Роберта, сумевшие сдержать первый удар. Единственным выходом для растерявшихся сельджуков было отступление влево, вдоль берега реки, но именно там их уже поджидали провансальцы епископа Адемара. Турки смешались в клубок и, похоже, окончательно утратили веру в грядущую победу. Во всяком случае, думали они больше о бегстве, чем о сопротивлении. Лузарш, увлеченный битвой, все-таки успел бросить взгляд на холм, где расположился Кылыч-Арслан с пышной свитой. Если бы султан рискнул бросить в сечу своих гвардейцев, то это могло изменить ситуацию в пользу сельджуков, но Кылыч-Арслан почему-то медлил. Возможно, просто не успел оценить происходящее и принять единственно правильное решение.
– Венцелин, – окликнул рубившегося рядом руса Лузарш и указал окровавленным мечом на вершину холма.
К счастью, Венцелин его понял и увлек вслед за отчаянным шевалье не только своих сержантов, но два десятка рыцарей. Отряд крестоносцев был невелик и насчитывал едва ли сотню всадников, но их прыть повергла в панику не только султана, но и окружающих его эмиров. Вместо того чтобы ударить на рыцарей Гуго Вермондуа, уже почти утонувших в сельджукском море, они обрушились на провансальцев епископа Адемара и сумели прорвать их ряды. В образовавшуюся брешь ринулись не только гвардейцы султана, но и все уцелевшие турки, оставляя поле битвы победителям. Бегство стало повальным, но уйти удалось далеко не всем. Более тридцати тысяч сельджуков так и остались лежать бездыханными на берегу реки Порсук, равнодушно катившей свои мутные воды в сторону моря. Это был разгром, подобного которому сельджукам до сей поры не доводилось переживать. Битва под Дорилеем ознаменовала собой конец румийского султаната, о чем баронам не без удовольствия сообщил Татикий. Великий примикарий привел своих пельтастов к реке Порсук, когда в их помощи никто уже не нуждался. Впрочем, винить византийцев было не в чем. К месту битвы пешие пельтасты все равно бы не поспели, даже если бы проделали весь путь от Никея до Дорилея бегом.
Узнав о поражении Кыдыч-Арслана, стоявший в Дорилее турецкий гарнизон сложил оружие. А старейшины города тут же отдались под власть византийского императора. Об этом расторопный Татикий на всякий случай умолчал, тем более что крестоносцы не собирались нападать на мирный город, населенный преимущественно христианами. Раздувшиеся от спеси бароны рвались в Антиохию, один из самых крупных городов не только в Сирии, но и, пожалуй, на всем Востоке. Из Антиохии открывался путь на Иерусалим, объявленный главной целью похода. Впрочем, среди крестоносцев были и такие, которые считали, что без освобождения всей Сирии и создания на ее землях надежного тыла, поход на Иерусалим может закончиться неудачей. Особенно по этому поводу усердствовали Боэмунд Тарентский и Раймунд Тулузский.
