– И все же известно, что узурпировавший власть Роман Лакапин принимал такой дар от русской архонтессы, – несколько сухо заметил Константин.
– Да, я слышал, что, когда Роман захворал, он присылал посольство на Русь и княгиня согласилась выслать к нему своих чародеев с живительной водой. Император и впрямь тогда выздоровел. Но принесло ли ему это счастье? Разве не отвернулась от него удача? Разве не собственные сыновья свергли его с престола и постригли в монастырь? Где он и умер, всеми забытый и проклинаемый.
Григорий не добавил, что сам Константин потворствовал заговору сыновей против отца, а после добился, чтобы их тоже арестовали и сослали к родителю. И как поговаривали, горькой была встреча свергнутого базилевса и предавших его детей.
– Это не вашего ума дело, милейший, – холодно произнес после паузы император. – Ваше же дело – сообщить русской архонтессе, что мы примем ее, если она доставит нам упомянутую воду.
– Но моя госпожа хочет за эту воду просить у вас руки одной из ваших дочерей для своего сына Святослава.
– Что? Выдать порфирогениту[109] за язычника!
– Таково ее условие, всемилостивейший.
Константин какое-то время молчал. Потом сказал, что пусть Эльга будет рада приему в Палатии, а там они поговорят при личной встрече.
При этом Константин ни словом не упомянул о ведьме. Похоже, императора это мало тревожило. Куда меньше, чем то, что про его интерес к живой и мертвой воде может стать известно патриарху. Базилевс так и сказал Григорию: если тот желает добра себе и своей госпоже, то даже на исповеди должен молчать об их разговоре. Когда же Григорий сам спросил, как быть с ведьмой, Константин ответил, что пусть этим занимается Полиевкт. Причем Константин не видел в поимке ведьмы особой преграды для встречи: наверняка архонтесса Эльга сама поспешит выдать ее властям, желая быть принятой в Палатии.
Ольга была поражена, узнав, что ее встреча с императором зависит от того, отдаст или нет она чародейку церковникам. Вместе с тем княгиня понимала, что не может теперь, когда она преодолела такой путь и уже в Царьграде, вдруг неожиданно уехать не солоно хлебавши. Это перед Агавом Дримом она могла грозиться отбытием сколько угодно, но сама знала, что, если уедет, это будет выглядеть как ее поражение, крах всех надежд. Ибо ей, как правительнице, необходимо подтвердить уложенный ранее договор, необходимо, чтобы русских послов приняли в Столице Мира, чтобы о Руси узнали все народы и перестали считать ее дремучей страной, внушающей только страх.
– Что ждет Малфрид у, если я соглашусь ее выдать?
– Ее предадут церковному суду, допросят с пристрастием, и, если удостоверятся, что она дьявольское отродье, ее ждет очищение через боль. То есть после пыток ее сожгут на костре.
– Что! – встрепенулась Ольга. – Да не пошли бы они все…
И она сделала неприличный жест, умаляющий ее высокое достоинство.
Григорий притворился, будто не заметил грубости княгини. Стал говорить, что Малфрида и впрямь раскрыла свою истинную сущность в храме, где святая сила выявила то, что скрывается под человеческой наружностью ведьмы, что Ольге даже опасно держать подле себя подобное существо. К тому же теперь молва про чародейку княгини разойдется повсеместно – и каковой будет слава о Руси? Если она вообще будет…
– Уйди, Григорий, – как-то устало приказала Ольга.
Она села у окошка, посмотрела на улицу, на покрытые штукатуркой стены строений подворья, мощенные камнем переходы между домами, в которых поселились русские купцы. Сейчас там шла мена-торговля, совершались сделки, прибывали торговые посланцы. Вон одетые в богатые хламиды ромеи договариваются с суетливым Сфирькой о поставках воска, другие прицениваются к связкам нежной куницы. У следующего прилавка стоят купцы в чалмах и полосатых халатах, разглядывают мерцающий желтоватым отсветом янтарь, торгуются. Дальше видны непривычные для вида русов латиняне[110] в узких вязаных штанах, они пришли на подворье Святого Мамы, дабы прикупить редкий в Европе мех соболя, а еще моржовую кость и кожи. Ну а вокруг торгующих как ни в чем не бывало бегают дети, прошла женщина, неся на голове корзину с поклажей, прохаживается водовоз, ведя под уздцы ослика, обвешанного кувшинами с водой. На всю улицу слышен его громкий окрик:
– Кому воды? Свежая вода! Прохладная вода!
Ольга ничего этого не видела, ничего не слышала. Она думала, что если не пожелает выполнить условия патриарха и уедет, то это может разорвать мирные отношения с Византией, да и купцы не успеют распродать товары, которые в таком случае будут просто изъяты в пользу казны. Не исключено, что за строптивой княгиней даже отправят военные суда и принудят принять условия базилевса. Да, неважные дела складываются. Однако отдать на пытки и казнь Малфриду!.. Свою советницу и помощницу!
Ольга уже поняла, что допустила ошибку, позвав с собой в путь чародейку. А ведь как лучше хотела! Княгиня всегда с Малфридой чувствовала себя увереннее, всегда полагалась на ее советы, на умелую ворожбу. Это началось еще в походе Ольги на древлян. А потом… Малфрида и после ей помогала: гадала, предсказывала, умела разобраться в людях, если кто-то казался Ольге подозрительным. Умела она угадывать недосказанное, знала, что посоветовать, если дело не ладилось. К тому же то, что княгине служит могущественная чародейка, увеличивало на Руси почтение к княгине, против нее не осмеливались идти, ее опасались. И если Ольга порой сама побаивалась ведьму, когда замечала в той нечто странное, то тогда просто старалась не смотреть на нее, отворачивалась. А еще Малфрида всегда – всегда! – находила для княгини живую и мертвую воду, даже тогда, когда иные ведуны возвращались после долгих поисков с пустыми руками. И Ольга знала – пока с ней Малфрида, ей не страшно состариться, всегда она будет молодой и полной сил.
Но помимо всего этого княгиня чувствовала, что дикая и своевольная ведьма привязалась к ней как к доброй подруге. А доверяющего тебе человека труднее всего предать. Демоническое ли отродье Малфрида или просто дар у нее особый, но она всегда приходила на зов Ольги, всегда ей помогала.
А ведь были времена, когда княгиня ненавидела и опасалась чародейку. Это еще когда жив был Игорь, когда Ольга ревновала и переживала, что колдунья захочет власти и потеснит от великого князя его жену[111]. Это позже Ольга поняла, что Малфрида слишком дикое существо, чтобы мечтать о высоком положении и подчинении людей. Она была как сама природа – стихийная и свободная. И самое странное, что, поняв это, Ольга даже порой разговаривала с Малфридой о погибшем муже. Ведь они обе некогда любили Игоря, обе хорошо его знали, а такие воспоминания о любимом, когда делить уже некого, даже чем-то сближали женщин. И отдать ведьму на пытки? Да что о ней скажут на Руси, кто ей поверит после этого, если узнают, что Ольга отдала на растерзание ту, которая столько времени верой и правдой служила ей.
Княгиня провела по влажному лбу платочком. Ну и жара в этом Царьграде! Нет того вольного духа, как на берегах Днепра, как на болотистой земле Новгородской. А тут, среди раскаленных улиц… Сейчас бы прекратить изводить себя, просто пойти на берег Золотого Рога, посидеть у воды на камне, вдыхая солоноватый влажный запах моря и наблюдая, как волны выкидывают на берег ракушки и цветные камушки, как рыбаки полощут свои сети и радуются свежему улову… Но нельзя. Тому, кто облечен властью, некогда отвлекаться на простые житейские радости, надо решать проблемы… Проблему.
Княгиня велела позвать Свенельда. После того, что случилось во Влахернской церкви, варяг почти все время проводил на «Оскаленном» в гавани Золотого Рога, на берег редко сходил, следил за Малфридой и оберегал ее. Но по приказу княгини сразу явился. Был растрепанным после вольного морского ветра, в расшнурованной на груди рубахе, вышитой славянскими узорами-оберегами. Ольга невольно залюбовалась им: загорел, волосы выбелились на солнце, отчего так контрастно смотрятся темные изогнутые брови над слегка раскосыми зелеными глазами. А вот на щеке ссадина.
– Подрался поди? – спросила княгиня.
– Было дело, – усмехнулся варяг, касаясь кровоподтека. – Это тут я анепсий твой признанный и мне все в пояс кланяются, а на борту судна, да еще когда попы эти чернорясые прибыли…
– Что, уже прибывали? За Малфридой?
– А ты как думала? После того, что с ней сделалось в этом храме… И понесла же ее туда нелегкая!
– Это я повелела ей явиться.
– Зря.
Он смотрел на княгиню исподлобья, на глаза падали светлые пряди.
– Для Малфриды там гибельно. Ее беречь надо.
– Вот и береги. То мой наказ.
Свенельд хотел идти, но Ольга задержала. Спросила, как он отнесется к тому, если они назавтра уже расправят паруса и отправятся восвояси.
– А уговор с ромеями как? Или опять быть войне?
