– Ус-нэ… – растерялся Маюни. – Ус-нэ моя… Не плачь! Не плачь, желанная, я все для тебя сделаю… Хочешь, в Пустозерский острог поедем? Там жить станем? Токмо скажи, да-а… Все по-твоему станет.
– И чего ты там делать станешь, в Пустозерье?! – вскинув голову, со всхлипом спросила Устинья. – Чум у города поставишь? В бубен станешь бить? Кому ты там нужен?! Кому я там нужна?
– Ус-нэ…
– Отстань от меня, отстань! – Казачка вскочила, побежала к морю и упала на колени где-то там, на льду, на изрядном удалении.
Остяк потоптался возле челна, потом раскопал снег вокруг слег, развернул и укрепил полог чума, кинул внутрь, к стенам, подстилки, развел огонь из припасенного валежника. И только после этого отправился на лед. Боясь заговорить первым, опустился на колени рядом с казачкой и стал молча смотреть на горизонт.
– Прости меня, Маюни, – неожиданно сказала Устинья. – Ты хороший, ласковый, старательный. С тобой славно, правда. Я люблю тебя, Маюни. Только жить так не могу. Прости.
– И что будет теперь, Ус-нэ? – покосился на казачку остяк.
– Не знаю, – пожала плечами Устинья. – Зря ты, мыслю, меня спасал, из мира теплого звал. Там бы я лучше осталась. Тебя бы не мучила, сама не страдала.
– Не говори так, Ус-нэ, – попросил следопыт. – Все для тебя сделаю, да-а… Токмо не знаю, что надобно? Обычаев ваших не ведаю совсем, да-а… Что делать мне, дабы хорошо тебе стало?
– Не знаю, – теперь вздохнула казачка. – Знала бы, с тобой осталась. С тобой хорошо. Кроме тебя, никого не мыслю рядом. Но не хочу так больше. Что за жизнь? Как собака в конуре. Дом как улица, от стены до стены два шага, всегда холод. Шкуры да еда, вот и вся судьба. Устала я, Маюни. Прости.
Устинья поднялась, глядя на горизонт, и тут уже Маюни испугался всерьез:
– Ты что замыслила, Ус-нэ? Не надо, милая моя Ус-нэ! Ты жизнь моя, Ус-нэ! Ты свет мой, Ус-нэ! Мы назначены друг другу, Ус-нэ, ты забыла? Вот и ведьма тоже сказывала, Ус-нэ! Хорошая ведьма, Митаюки-нэ, подруга твоя. Веришь ты ей, Ус-нэ? Она говорила тебе, как жить мы станем, Ус-нэ?
– Митаюки? – Тоскливый взгляд казачки внезапно стал серьезным и осмысленным. – Постой, сказывала она, тебя в ватагу приняли. Свой ты казакам ныне, побратим!
– Принимали, Ус-нэ, да-а… – встал остяк. – Саблю дали. Длинная, острая. Неудобная, да-а…
– Коли казак ты, доля тебе от общей добычи положена! Митаюки сказывала, в Пустозерье с ней поедем, дом большой купим, двор, хозяйство заведем. В богатстве и ладе жить станем, забот не зная.
– Да, Ус-нэ!!! – встрепенулся, получив надежду, Маюни. – Море вскроется, в острог поплывем, долю свою у воеводы истребую. С ней за море уйдем. Там заживешь. Как хочешь заживешь! И я с тобою всегда рядом буду. Да-а…
– Конечно, радость моя, – крепко взяла его за руку казачка. – Я ныне за тобой, как нитка за иголочкой. Куда ты, туда и я, и все стежки у нас общие.
Она пошла к берегу, остановилась на краю берегового подъема, оглянулась на ледяное поле, смотрела долго и внимательно. Потом стащила зубами рукавицу, подняла к небу растопыренную пятерню, любуясь через пальцы на далекие цветные всполохи. Неожиданно сказала:
– Стену снежную сложи, Маюни. Ночью ветер с моря будет. Сильный зело. Как бы вещи не разметало.
Казачка оказалась права. Ночью поднялся жестокий шторм, такой сильный, что послушно сложенную следопытом стену из больших тяжелых блоков, вырезанных из твердого лежалого наста, опрокинуло. И если ни вещи, ни чум не сдуло – то только потому, что стена свалилась как раз на челнок, завалив его и изрядный край покрывала, вдавила кожаное полотнище между жердей дома.
А когда поутру остяк вышел на свет, то увидел, что море открыто. Могучий ураган разломал ледяной покров и вышвырнул зеленые полупрозрачные глыбы на берег, навалив торосы в рост человека высотой.
Казачка вышла следом, встала позади, обняла, прижавшись и дыша следопыту в самое ухо.
– Смотри, как повезло, Ус-нэ, – указал на пенистые волны остяк. – Ночью море открылось, да-а… Когда шторм утихнет, можно будет в острог поплыть.
– К полудню успокоится, – сказала Устинья.
Маюни, холодея, сглотнул, не без оторопи поняв, что именно так, в точности, все и будет. Похоже, духи не просто разговаривали с его Ус-не. Духи ее еще и слушались.
Г а к – самое древнее противооткатное устройство. На многих первых «огнестрелах» снизу под стволом мастера делали штырь или крюк, «гак». Этим гаком перед выстрелом воин цеплялся за край стены, борт, балку – и отдача передавалась на выбранную опору. Отсюда и название «гаковница»: ствол с гаком.
«Рубка в чашку» – самый быстрый и простой способ соединения бревен в сруб. Прямо на стене на положенном бревне недалеко от конца вырубается паз, в него кладется поперечное бревно, в нем рубится паз, поднимается новое бревно – и т. д. При всей своей быстроте считается самым плохим из вариантов строительства: в чашки сверху затекает вода, и они быстро гниют, в стенах получаются большие щели, которые нужно конопатить, при высыхании сруб не «садится» – бревна выпираются из чашек. Однако, если сруб идет под засыпку, под обкладку, используется как нежилой либо ставится на заведомо ограниченное время – подобные недостатки становятся второстепенны.
