— Он приглашает тебя завтра утром в кофейню. Мягко говоря, очень настойчиво. Это нужно тебе, пишет он, а не ему. Полагаю, это приглашение не того свойства, на какое вы надеетесь. Если ты не враг себе и не полная дура, ты пойдешь именно сюда.
Лея фыркнула.
— В кофейню! Я что же, буду теперь дамой, посещающей кофейни? Сами знаете, кто туда ходит…
Она осеклась, увидев, как фон Лиенталь смотрит на нее. Когда она так смотрела, следовало амбиции прятать в карман и мотать на ус. Дурой Лея не была.
— Приличные женщины не ходят в кофейню ОДНИ. Ты пойдешь с мужчиной. Если Грэй пишет, что это нужно тебе, значит, это тебе действительно нужно.
— Какое белье ты наденешь? — невинно поинтересовалась Зильке. — Хочешь, я одолжу тебе мое черное кружевное, я вчера только расплатилась за него в прачечной и ни разу не надевала. Ты же блондинка, как и я, с твоим телом ты будешь в нем прекрасна, как мраморная статуя.
— Хочешь мой браслет с гранатом на щиколотку? — Это Хайке. — В него запрятаны кое-какие ароматные травки… Мне говорили, он действует очень возбуждающе.
— И утянись потуже, — добавила Зильке. — Может быть, тебе станет дурно, и он догадается тебя расшнуровать.
— Он догадается облить ее водой, — невозмутимо сказала фон Лиенталь. — Удержись от обмороков, если не хочешь очнуться мокрой, как мышь, с потеками макияжа и паклей вместо прически. Пятнадцать лет кто только не пытался его охмурить, так что все эти фрейлинские штучки он насквозь видит. Обморочных девиц он особенно ненавидит.
— А может, — словно осененная неожиданной идеей, подала голос Теодора, — тебе вовсе не надевать белья?
Гиацинты затаили дыхание.
— А разве это не Эрна фон Скерд отбила у него охоту?
— Ха, скажешь тоже. Спать с фон Скерд — это все равно что держать в постели ядовитую змею. Лея, душечка, помни, ты — совсем другое дело! Такой импозантный мужчина… Ты все нам расскажешь.
— Курицы, — рассмеялась вдруг фон Лиенталь. — Есть у вас в голове что-то, кроме секса? Я доверила бы Грэю собственную дочь…
Теодора заломила тонкую бровь:
— С каких пор это — комплимент?
— И была бы просто счастлива, когда бы оказалось, что он меня подвел. Не хотелось бы тебя разочаровывать, но… не обольщайся. Остальным я сама напишу вежливые отказы с извинениями, им не к чему будет придраться. Лея, девочка, как ты себя чувствуешь?
Лея перевернулась на живот и уткнулась носом в скрещенные руки.
— Надеюсь, он оценит, что я променяла на него целый гусарский полк.
6. Сомнительное предложение
Она сразу же сделала непростительную ошибку. Она пришла слишком рано. Однако у Леи хватило мозгов — а может, это наставления гофмейстерины не пропал даром! — осознать, как двусмысленно и нелепо выглядит благопристойно одетая дама, неприкаянно слоняющаяся под окнами кофейни. Благо, та выходила на небольшую площадь, скорее даже скверик, неожиданный тихий уголок в самом центре столицы, понимающими людьми облюбованный для конфиденциальных встреч. Лея отошла в сторонку и устроилась на скамеечке, так, однако, чтобы не терять из виду высокое крыльцо кофейни «Чин-Чин».
Женщина (имеется в виду приличная женщина, дама) не может войти в кофейню одна. Там встречаются либо пары, желающие избежать пристального внимания, либо богемная публика, наоборот, жаждущая внимание привлечь. Появившаяся здесь одинокая женщина непременно натолкнется на недоуменную оглядку первых и насмешливые комментарии вторых.
Надо сказать, по большей части Леей двигало вовсе не любопытство, а необоримое желание высказать лорду Грэю все, что она думает лично о нем и о его выходке в частности. Правда, она очень сомневалась в том, что соображения благоразумия ей это позволят: слишком велика была разница в их возрасте и общественном положении.
Отправляя Лею на свидание, гофмейстерина устроила торжественный смотр ее прическе и платью. Подруги остались разочарованы: Катарина фон Лиенталь не допустила их внести в наряд ни одной пикантной, возбуждающей воображение мелочи, никаких глупостей вроде мушек или, тем паче, кружевного белья, и сейчас Лея выглядела как скромная девушка из приличной семьи, кем, собственно, она и была еще три месяца назад. Кем она, в сущности, и не переставала быть. Платье она надела закрытое, серое, переливчатое, светлое на плечах и постепенно темнеющее до самого антрацита вниз, к подолу и манжетам, едва тронутое ниточкой серебряного шитья, ибо хорошая вещь должна быть простой, но не простенькой. Свои недлинные — чуть ниже плеч — волосы она заплела в косу и подвернула к шее, легкие локоны выбивались на лбу и висках. Она надела черную кружевную полумаску: не столько из соображений безопасности, сколько потому, что их носили все дамы, защищая от уличной пыли нежную кожу, а голову обмотала пепельным шифоновым шарфом. Длинный плащ с капюшоном, черные перчатки и высокие ботинки завершили ее наряд, а сумочку-мешочек с носовым платком и несколькими монетами она несла на запястье.
Стояло раннее утро, рабочие и торговые кварталы, где в это время уже бурлила жизнь, были далеко отсюда, по улице редко кто проходил. Не обремененные придворной службой дворяне без особой причины не поднимались спозаранку. Бряцая сталью, промаршировал гвардейский патруль, учрежденный ради предупреждения дуэлей, принявших масштаб национального бедствия.
Гвардейцы любезно раскланялись с тремя дворянами, один из которых был бледен и имел на плече свежеокровавленную повязку. Поддерживающие его под руки друзья сильно походили на секундантов, во всяком случае, Лея не сомневалась, что где-то лежит их четвертый приятель, для коего завершилась земная юдоль.
Потупив взор, продефилировали две молоденькие монашки в белых крахмальных чепцах, похожих на парусные корабли. На освещенные, несмотря на раннее утро, окна кофейни они бросили взгляд, очень далекий от благочестивого осуждения. В них светилось любопытство горничных, и Лее показалось, что они с огромным удовольствием сами заглянули бы в сию обитель греха.
По ступеням «обители» время от времени на нетвердых ногах поднимались неряшливые личности со следами вчерашнего праздника на физиономиях. Ни одна из них даже отдаленно не напоминала лорда Грэя. Настроение Леи неудержимо портилось.
Когда она перестала рассматривать прохожих и разочарованно откинулась на спинку скамьи, она спохватилась, что сама стала объектом наблюдения. Немного поодаль стоял усатый молодец и самым беззастенчивым образом ее разглядывал. Совершенно внезапно она обнаружила, что ее смущает пристальный взгляд в упор.
Лея опустила глаза и нервно разгладила подол. Потом отвернулась и стала демонстративно смотреть в другую сторону. Однако облегчения ей это не принесло. С той стороны на нее тоже глазели. Дерзко, вызывающе, нагло. Собственник этого взгляда подпирал спиною колонну дома, соседнего с «Чин-Чин». Даже взгляды придворных, привыкших видеть фрейлин чем-то вроде коз в своем огороде, не были столь оскорбительно откровенны. Они смотрели так, будто на ней не было не только защиты ее инкогнито, но даже и одежды.
Куда подевался этот чертов лорд?
Потертая небрежная одежда и невероятная, возведенная в жизненный принцип наглость заставляли приписать уличных соглядатаев к свите фон Скерд, и это значило, что маска и шарф никого из них не обманули. Но… было ли то письмо и в самом деле написано лордом Грэем? Насколько хорошо знаком фон Лиенталь его почерк?
Едва ли Эрна фон Скерд ненавидит ее меньше, чем лорда Грэя.
Лея обежала взглядом скверик, изыскивая пути к спасению. Вряд ли, «разбираясь» с женщиной, эти возьмутся за шпаги. Скорее накинут на голову плащ, надругаются, изуродуют, и хорошо еще, если после всего этого убьют. А может, сегодня они намерены всего лишь насладиться ее страхом? Или… или это действует имидж одинокой дамы, сидящей перед входом в кофейню, боящейся и жаждущей вкусить запретного плода? Что, два обыкновенных хама сразу? Ах нет, их уже трое.
Как просто было бы взять с собой подруг, тем паче фрейлины так и рвались хоть издали поглядеть на лорда Грэя еще раз. Они вполне могли бы наблюдать за Леей из ближайшей подворотни. Хорошая мысль, как говорится…
Сидеть и делать вид, будто не замечаешь хамских ухмылок и умножения зловещих брави, которые могут стать (а могут и не стать) ее палачами, было выше ее сил.
Кроме кофейни «Чин-Чин», на площадь выходили стеклянные двери еще одной лавочки, где торговали оружием. Когда она встала и пошла в том направлении, ноги у нее подкашивались, и ее положительно мутило от страха.
И от мерзостного чувства безысходности, когда она поняла, что теперь не осмелится и шагу ступить на улицу одна.
Территория королевского дворца в один миг превратилась в ее глазах в место заточения. И было еще неизвестно, может ли она чувствовать себя в полной безопасности там.
