Навалившись на него, я врезал ему рукояткой меча в челюсть. Что-то хрустнуло, и Зальх, обливаясь кровью, отбросил меня в сторону и свалился, а когда попытался встать, то Змиулан располосовал ему бедро. Паладин дёргался и раз за разом пытался достать меня, но безуспешно, а после того, как я убедился, что он уже не боец, то обошёл его с той стороны, откуда рыцарь не мог меня достать, и опустил на него клинок. Но германец вновь меня удивил. Он ощерился, словно дикий зверь, выкрикнул какое-то непереводимое ругательство и бросил мне в грудь свой меч. Я уклонился, а когда решил довести дело до конца, паладина передо мной не оказалось. Нет. Зальх не испарился и не применил какую-то магию, всё проще. Рыцарь скатился с холма и пропал в темноте.
Я едва не рванулся за ним вслед. Однако, кинув взгляд за спину, обнаружил, что на вершине холма идёт жестокая рубка, и забыл о поверженном паладине, который наверняка истечёт кровью и помрёт. Мысль уже перескочила на сражение, и я двинулся вверх по склону.
Двигаться было тяжело, слишком много вокруг валялось трупов, как людских, так и лошадиных. Постоянно слышались стоны раненых, и я шёл на ощупь: сначала нога проверяла пространство впереди, а только затем следовал шаг. Я старался идти как можно быстрее, но был вынужден сделать две остановки. Первую, когда услышал славянина, которого придавило трупом тяжёлого рыцаря. Своего товарища нельзя бросать, и я помог воину выбраться, а когда разглядел, кого освободил, то оказалось, что передо мной сотник Болдырь. И дальше мы топали на пару, благо чёрный клобук серьёзных ранений не получил. А второй раз заминка случилась из-за того, что в районе траншеи с кольями, где полегло множество крестоносцев, раздался приглушённый окрик на немецком языке:
– Эй! Кто там?! Помогите! Я герцог Генрих Лев! На помощь! Ко мне! Скорее!
Мимо такого господина пройти невозможно. Поэтому мы с Болдырем быстро раскидали нагромождение трупов, и перед нами предстал один из основных вражеских полководцев, молодой человек с породистым лицом.
– Кто вы?! – просипел герцог.
Болдырь его не понял, повернулся ко мне и спросил:
– Вождь, это важная птица?
– Венеды?! – воскликнул Генрих Лев и сильно дёрнулся, наверное, хотел удрать. Но его тело ниже пояса всё ещё находилось в плену завала из мертвецов, и у герцога ничего не вышло.
– Да, мы венеды, – ответил я Генриху на его родном языке.
Герцог помедлил и произнёс:
– Вытащите меня, и вы получите огромный выкуп… – Он снова помолчал, а затем добавил: – А если вы потерпите поражение, то я замолвлю за вас словечко, и вам сохранят жизнь… Помогите…
В голове мелькнула мысль о золотых и серебряных слитках, которые можно получить за важного пленника, всё-таки опыт в этой области у меня имелся немалый, и я знал, кто и сколько может стоить. Однако возиться с герцогом было некогда, а главное, я вспомнил рассказы воинов и беженцев из Дубина и Ростока. При штурме этих крепостей Генрих Лев проявил себя как наш непримиримый противник и безжалостный убийца, который лично казнил пленников, так что выпускать его не стоило.
– Да снимите же с меня трупы! – восприняв моё молчание как слабость, попробовал отдать приказ герцог.
– Ага! Сейчас! – усмехнулся я и воткнул остриё Змиулана одному из самых знатных имперских феодалов в горло.
Генрих Лев захлебнулся кровью, а Болдырь кивнул на холм, где наши товарищи и витязи языческих богов добивали тамплиеров и германских рыцарей:
– Идём туда?
– Да, – подтвердил я.
Вновь мы зашагали по трупам и через несколько минут взобрались на вершину. Здесь всё разрешилось без нас: германцы, тамплиеры и несколько десятков уцелевших пехотинцев бежали к королевской ставке. Взяв свободного коня, я опять оказался в седле, подъехал к Лучану Градко и огляделся. Вид с господствующей высоты, несмотря на глубокую ночь и не самое лучшее освещение, открывался неплохой, и вот что я увидел.
Король Конрад Третий и резервы крестоносцев, тысяч пять мечей, находились прямо перед нами на расстоянии около полукилометра. За нами пустой холм, на котором никого нет, ни европейцев, ни язычников. Правый фланг вражеского войска разбит, и рядом со мной – около трёхсот пятидесяти всадников, а ещё десять сотен у подножия добивают германскую пехоту. Центр крестоносцев продолжает держать основные силы венедов, а левый фланг вражеского войска смог отбросить наш правый. За штабом короля Священной Римской империи обозы и ещё пара-тройка тысяч воинов. Вот и выходит, что пока соблюдается равновесие, крестоносцы изматывают варягов и княжеских дружинников и вот-вот могут перейти в контрнаступление. Однако у нас ещё есть некоторые резервы, огнеметатели и лесные сотни лыжников из племенного союза лютичей. Но, как мне кажется, этого недостаточно. Следовательно, исходя из текущей обстановки, нам придётся ударить по ставке германского государя. Вот только момент нужно выбрать удобный, да отставших кавалеристов собрать.
– Что станем делать? – спросил я вуй-кмета дружины Яровита.
– Будем готовиться к новому бою, – ответил он и посмотрел туда, где полегли германские копейщики и мечники. – За нашими я уже послал, так что вскоре ударим. Как отряды лыжников на германские тылы налетят, так и наш черёд придёт.
Я, подбоченившись в седле, стал ждать. Время тянулось очень медленно, но мало-помалу отставшие всадники нашего левого крыла стянулись на холм, и произошло это очень вовремя. Конрад Третий кинул против варягов и княжеских дружин ещё не менее трёх тысяч бойцов, и те попятились. Однако отступали наши войска недолго, ибо в ряды крестоносцев полетели огненные гранаты, последние запасы волхвов, и это оказало свой эффект. Католики, как обычно, запаниковали, да и немудрено, поскольку вид горящих товарищей сильно бьёт по нервам и вселяет в людей страх. А помимо этого из темноты вынырнули лыжники княжича Вукомира и спешенные княжеские сотни Прибыслава. Так что колечко вокруг крестоносцев замкнулось, захватчики оказались в окружении. Правда, кольцо это было слабенькое, и разорвать его можно очень легко. Но сделать это мог лишь тот, кто понимал, что происходит. А для этого необходимо время, которое мы давать католикам не собирались.
– Ну… – Я кинул очередной взгляд на Градко.
– Атакуем! – выкрикнул вуй-кмет и взмахнул рукой.
Старого вояку услышали все. Воины были готовы к наступлению на королевский холм и, взбадривая себя криками «Яровит!», «Триглав!», «Перкуно!», «Руян!» и «Рарог!», языческая кавалерия понеслась на врага. Словно селевой поток, мы скатились в низину между холмами, а затем немного поднялись на следующий склон и врубились во вражеский пехотный строй. Кто был перед нами, я так и не понял, может, баварцы или выходцы из Восточной Марки, не важно. Но точно на нашем пути оказались враги, которые должны были умереть, дабы жил наш народ, и этого знания всем нам хватало с избытком.
– Бей! – прокричал я, оказавшись в толпе крестоносцев, поднял коня на дыбы и с маху опустил Змиулан.
Чья-то башка в шлеме попала под клинок, и, с удовлетворением отметив, что очередной бой начинается неплохо, я впал в боевую ярость, а мои глаза заволокла кровавая пелена. Что это значит? Что страха нет, а есть лишь желание убивать и втаптывать захватчиков в окровавленный снег. Каждый удар – в цель, движения стремительны, сил много, и есть только бой, который необходимо выиграть, пусть даже ценой собственной жизни.
Взмах меча – и чья-то смерть. Удар стременами по бокам ошалевшего коня, и он, сбивая очередного крестоносца, рвётся вперёд. Хлюпанье крови и крики людей. Звон металла и испуганное ржание лошадей. Хруст костей и запах вытекающего из вскрытых животов дерьма. Чьи-то лица, покрытые кровавой коркой. Танец клинков, посвист стрел и дротиков да огненные отблески редких факелов. Всё это вокруг меня, и я рвусь на вершину. Вперёд! За родину! За наш народ! За убитых и не родившихся детей! За обесчещенных женщин и девушек! За сожжённые города и веси! За будущее! За всё это мы идём на смерть и убиваем всякого гада, у кого на плаще или на одежде нашит крест! Вы, суки рваные, пришли сюда за поживой и ради того, чтобы навязать нам постылую веру, в которую не смогли обратить добровольно, и потому здесь крестоносцы найдут свою погибель!
– Убивай! Режь! Коли! Стреляй! – вновь кричу я и снова подгоняю жеребца.
Не время жалеть животину, ибо гибнут люди, да и вообще ни о чём нельзя жалеть. Есть только здесь и сейчас, а значит, рвите врагам глотки, братья по крови, и наша ярость переборет вражеский фанатизм!
Совершенно неожиданно противники передо мной закончились, и я осмотрелся. Рядом около четырёх десятков воинов, большинство – прусские витязи из Трусо. В двухстах метрах – королевская ставка, откуда Конрад Третий и Бернар Клервоский руководят сражением. Дальше справа на вершину прорываются рассеявшие врагов варяги и, если судить по кличам, витязи Святовида. Больше ничего не видно, и Змиулан указывает остриём на вражеский штаб, а моя пересохшая глотка выталкивает призыв к бою:
