– Будет у вас князь!
Это охладило толпу, стихали понемногу, но по-прежнему не сводили взоров с растрепанного, вздыбившегося, как сивый конь, кудесника.
– Вам нужен князь? Вы его получите. Но не Мала, ибо душа его уже в Ирии. – И он кивнул в сторону сгоревших руин старого терема с его гридницей и широким княжеским подворьем. – Теперь я дам вам нового князя. И только вам решать, как с ним поступить.
При этом Маланич отметил, что из толпы вперед подался Мокей. Ох ты… Что этот плут, рожденный от прибредшего к древлянам чужака и какой-то бабы-древлянки, любит власть, Маланич давно знал, но чтобы так явно выставлять себя на первое звание… Небось понял, соколик, что его время пришло, по глазам видно, что понял. В них жадность, восторг и… обещание помочь, если на него Маланич укажет. Но волхв понимал и другое: таким, как этот шустрый, доверять он не мог.
– У русичей князь еще дитя, Святославом нареченный. Ольга для него старается, власть этого глуздыря хочет поддержать на Руси. И Святослав хорошего рода. Что вы скажете, если я вам его сегодня доставлю? Можете князем его выбрать и воспитать на свой лад, можете его вынести на заборолы, заслониться как щитом да выставлять его матери свои условия. Пойдет ли она на Искоростень, если жизнь ее сынка ненаглядного в ваших руках будет?
Люди молчали, пораженные его словами, переглядываться стали. Даже Мокей умолк, сдвинул на затылок свою волчью остроухую накидку, тер запястьем лоб, соображая.
– Малого Святослава нам… было бы не худо. А князем ли его…
– Вы сами решайте. Но я сделаю, что обещал, добуду вам Святослава.
Маланич осторожно стал ощупывать свои обереги, среди которых таился один с толикой живой воды. Один глоток ее – и Маланич вернет себе силу и возможность творить чародейство. Но надо дотянуть до возможности сделать этот глоток.
– Значит, так, – принял за всех решение Мокей. Люди смотрели на него, они его уже слушались: действительно, стадо, которому нужен вожак. – Значит, так, – повторил он. – Если Маланич добудет нам сына проклятой Ольги, мы, считай, победили. А возьмем ли его князем или иного изберем – вечу решать.
Ну-ну, а ты, волк дикий, будешь на этом вече первым голосом в стае. Тебе многие подпоют. Даже сам Маланич, если придется. Но теперь главное потянуть время и сделать обещанное. Давно надо было, просто раньше Маланич не сообразил. Теперь же время пришло.
Русичи тоже сошлись на совет.
Едва опомнившись от ночных страхов, едва собравшиеся, едва получившие известие, что после налета змея даже древляне не спешат идти в новое наступление, они столпились на поляне за старыми укреплениями Малино. Воины расположились по кругу, а в центре стояли воеводы. Ольга тоже присутствовала, сидела на колоде, удерживая на коленях маленького сына. Все смотрелось бы даже внушительно, если бы люди не были еще потрясены случившимся – они все еще разговаривали о змее, делились страхами, вспоминали жуткое чудище, носившееся в небе над лесом. Многим теперь казалось, что даже не трехглавым он был, а вообще… дюжину голов кто-то рассмотрел. И все думали, как им теперь сражаться с древлянами, если они и такое могут сотворить.
– Да древляне сами же пострадали от чудища, – решился все же высказаться Свенельд. – Доглядники сообщили, что и Искоростеню досталось от змея поганого, от нас же напасть эту отвело.
При этом он посмотрел туда, где понуро сидел старый Асмунд. Свенельда брала оторопь, что какая-то молитва помогла им в таком деле. Вот и думай после этого, на что эти христиане способны.
Ольга тоже смотрела на Асмунда, была непривычно задумчива, почти не отвечала на вопросы Святослава. Мальчишка-то проспал в своем убежище сном младенца и теперь сильно сокрушался, что пропустил самое интересное. Это ведь не сказы, какими мамки-няньки на ночь его пугают, тут вон все больше воины о змее говорят. Правда, ни один из витязей не похваляется, что снес ему голову, зато все уважительно говорят об Асмунде. Святослава это огорчало: к своему кормильцу он привык, даже по-своему любил его, но вот витязем достойным Асмунд отчего-то маленькому князю не казался.
Он хотел спросить маму, кто же все же отпугнул чудище, но Ольга тихо шикнула на него. Святослав понял, что она смотрит на новгородского воеводу Волчару, который вышел в центр и поднял руку, требуя слова.
Святославу нравилось такое имя – Волчара. Нравился и сам новгородец: длиннобородый, с покрытым шрамами лицом, в добротной кольчуге, под которой выступали его широкие плечи, бугрились мускулы на руках. Святослав даже заулыбался ему. О чем говорил Волчара, Святославу было неважно. Долго он говорил. Но что-то было не так, как понял маленький князь Руси, ибо мама вдруг отстранила его, встала, подняв и его, Святослава, на руки, а этого он не любил: он ведь уже не глуздырь какой, он рать на Искоростень посылал, он воин!
– Погляди на нас с сыном, Волчара Новгородец, – говорила княгиня. – Мы оба остаемся, нас не страшит то, что напугало тебя. И если женщина и ребенок не боятся, отчего же убоялся ты, храбрый витязь?
Убоялся? Святослав был так поражен, что даже перестал ерзать на руках у мамы, повернул в сторону Волчары свою круглую мордашку с удивленными синими глазами.
Новгородский воевода встретился взглядом со Святославом, понурил голову.
– Это не наша война, княгиня, – произнес глухим, но твердым голосом. – Нас Новгород отправлял помочь тебе, но никто не ведал, что ожидает тут, какой страшной смертью полягут наши витязи: кто от древлянской отравленной стрелы, кто в схватках, а кто от самой смерти, от наших же мертвых товарищей, каких нам заново убивать приходилось. И мы решили: это проклятая земля, она не нужна никому, и лучше мы уйдем. Русь велика, у нее много врагов, нам еще будет где проявить свою силу, где сражаться за свою землю, а не гибнуть невесть отчего ради чужих интересов.
– Интересы Руси тебе чужие! – подался вперед Свенельд. Смотрел на Волчару яркими от гнева глазами – словно искры зеленоватые в них загорелись.
– Не срами меня, Свенельд, – отмахнулся новгородец. – И не корми меня тем, чего я не ем! Ты проморгал посадничество у древлян, а теперь всех готов положить, чтобы вернуть свое положение. Для нас же эти древляне… Говорю я – земля эта проклята, и многие из нас в том убедились.
– И, вернувшись в Новгород, об этом скажешь Володиславу Псковскому, родичу моему?
Ольга смотрела на Волчару широко открытыми глазами. Она понимала, что если он уйдет, то могут уйти и другие. А ей следовало удержаться тут, они ведь были под стенами самого Искоростеня!
Волчара осторожно ответил, взвешивая каждое слово:
– Для Володислава важнее, чтобы я сохранил людей. Думаю, и тебе это важно, княгиня. Ты же увязла в древлянской земле, как в болоте. Али у тебя иных забот на Руси нет? Или опасаешься, что тебя из-за поражения не сочтут достаточно сильной, чтобы править? И ради своей чести ты людей готова уничтожить в этом краю?
Он говорил страшное, говорил то, что поговаривали и иные. Но Ольге действительно нужна была эта победа, чтобы остаться княгиней!
Она вскипела:
– Нет значительных или незначительных войн, новгородец. Есть просто значительные или незначительные люди. Вот так и ты… Ты не витязь, достойный славы!
– Никто ранее не смел говорить мне такого! Я сражался за тебя, княгиня, покуда верил в победу. Сейчас я не верю в нее.
– Верить или не верить – дело каждого, – поднялся и встал подле Ольги Асмунд. – Но побеждать других – это одно, а победить самого себя – другое. Ты же испугался сам. А победить самого себя – самое трудное. Ты с этим не справился.
Волчара насупился, стоял под множеством перекрестных взглядов и понимал, что либо отстоит свое доброе имя, либо уйдет с позором.
– А что случится, если ты уйдешь, а мы победим? – раздался вдруг веселый голос Претича. Этого парня война всегда только воодушевляла. – Где укроешься от осрамы?
– Вы еще не победили, – крикнул кто-то из воинов-новгородцев.
Волчара собрался с духом, выпрямился.
– От злой судьбы не уйдешь. Может, я что-то и не так делаю, но и ты не права, Ольга, что положила тут столько людей. Ведь говорят же, что выше головы не прыгнешь, злой судьбы не переспоришь. И ты не сможешь победить древлян, Ольга. Не по зубам тебе это проклятое племя.
Теперь опять говорили только они с княгиней.
– Это племя было по зубам Олегу Вещему, отцу моему названному, оно было по зубам мужу моему Игорю. Теперь наш с сыном черед. Мы из рода варяжского, рода Рюрика, из рода победителей, которых сам вольный Новгород над собой признал. Перед которыми Новгород смирился. Как теперь ты смиряешься перед древлянами. Неужели вам на роду написано уступать? Где ваша воинская честь?
