По этой причине Хельвинтр пришел на помощь не один.
Внезапно целая зеркальная стена по правую сторону храмового зала взорвалась и осыпалась мощным стеклянным ливнем. Секундой позже, тоже самое повторилось и по левую сторону. Сквозь проломы полились свет и дым. С потолка посыпались осколки стекла.
Через правую дыру вошла гигантская тяжелая фигура. Это была двуногая машина пяти метров в высоту, приземистая, но массивная, с толстой адамантиевой броней, выкрашенной в цвета Влка Фенрика. По обе стороны корпуса завращались орудийные установки.
Второй дредноут вошел через брешь, пробитую в левой стене, и повел оружием из стороны в сторону. Машины немного сократили расстояние, прижимая ложного Гора к концу зала. От каждого их шага сотрясалась земля.
Они одновременно открыли огонь по некоему приказу, переданному мысленным каналом. Яростный гнев штурмовых и сдвоенных лазерных пушек принялся решетить существо. Его тут же разорвало на куски, заляпав, словно плесенью, те немногие зеркала, что все еще оставались целыми.
В пламени что-то металось. Вместо уничтоженного Гора там обретало форму нечто совершенно новое. На нас дыхнули холодные ураганные ветра. Зал заполонили рои мух.
Из вязкого огненного шара, созданного залпами дредноутов, что-то медленно поднималось. На него было тяжело смотреть, его было тяжело понять. Существо словно отрицало зрительное восприятие, будто сон, не дающий тебе обернуться и увидеть лицо.
Оно было высоким и лишенным четких очертаний, тень, отбрасываемая тенями. В нем угадывался намек на человеческие пропорции, которые в тоже время были абсолютно извращенным их подобием. Все в нем казалось настолько неправильным, что его вид обманывал ощущения и сбивал с толку разум. Оно состояло из хрящей и протухшего мяса, волдырей и выпирающих наружу внутренностей, изъязвленных языков и гнилых зубов. Оно состояло из множества мигающих глаз размером с кубок для питья, собранных пучками, словно икра амфибий. У существа были рога, два длинных, выгнутых вверх рога.
Вдруг все в комнате стало отбрасывать слишком много теней. Облака мух сгустились еще сильнее, они пытались забраться нам в глаза, ноздри, рты и открытые раны.
— О, Аун Хельвинтр, — произнес голос. – Ты не учишься на своих ошибках. Ты привел с собой могучих воинов, дабы изгнать меня, но я знаю их имена и таким образом обладаю над ними властью. Я назову их обоих. Патрекр Великий Клыкастый. Кормек Дод.
— Я понял свое упущение, и приложу все усилия, чтобы исправить его, — ответил Хельвинтр, и я с удивлением обнаружил, что рунический жрец улыбается. В разгромленный зал со всех сторон ворвались воительницы. Десяток пустых дев. Два десятка. Их клинки были обнажены. Командир Сестер Безмолвия Энеция Крол подняла руку и указала на возвышающуюся перед нами человеческую тень.
Существо протяжно взвыло от боли и злобы, когда его сила угасла. Ген парии, который присутствовал у всех Сестер Безмолвия, заблокировал всякое колдовство и изгнал могущественный малефик. Ветер тут же утих. Роящиеся мухи упали замертво, скапливаясь на земле черным слоем, толщиной с груды битого стекла.
— Обрежьте его нить, — приказал Аун Хельвинтр, и дредноуты возобновили огонь.
Они не останавливались до тех пор, пока не угасла последняя искра дьявольщины.
Не думаю, что мы убили его, братья. Не думаю, что смертное существо могло нанести сколь-либо значимый урон Изначальному Уничтожителю. Но мы прогнали его, мы изгнали его. По крайней мере нам удалось причинить ему вред.
Когда мы вышли наружу, битва уже окончилась. Волчий Король встретился с Магнусом в титаническом поединке и сломал ему позвоночник. В тот самый миг, когда мы сразили демона в храмовом зале, колдовство разлилось по всему разрушенному миру. Пошел кровавый дождь. Алый Король и выжившие из Тысячи Сынов исчезли, сбежав с помощью запретной магии.
Лишь благодаря этому им удалось избежать полного истребления.
Да будет этот урок запомнен.
Кровавый дождь шел и тогда, когда мы перегруппировывались. Небо было темнее темного, черное, словно перья ворона, подсвечиваемое огненными бурями, которые охватили стеклянный город. Я и Богобой, сумевший подняться на ноги, стояли рядом с Медведем, пока им занимались волчьи жрецы.
Лицо Медведя было непроницаемым. Он не выказывал ни намека на боль или неудобство, пока жрецы обрабатывали его культю пилами и крюками. Со временем у него появится аугметический имплантат. И все же я заметил, как он слегка поморщился, когда мимо нас в исходящем паром ливне прошел дредноут.
На лице Медведя блестели капельки крови.
— Я не обращал внимания на руку, — проворчал он. – Пока ты не заметил.
— Что заметил? – спросил я.
— Это должна быть высшая почесть, — произнес Богобой, кивнув в сторону уходящего дредноута. – Но кто захочет утратить столь многое, чтобы оказаться на их месте? Это не тот путь, чтобы жить вечно.
Медведь мрачно кивнул.
— Я не понимаю лишь одного, — спросил я, — как тебе удалось преодолеть заклинание? Оно знало имя каждого из нас, но власти над тобой так и не обрело.
— Возможно, все дело в том, что оно узнало наши имена от тебя, скальд, — ответил Богобой. – А ты так и не удосужился узнать его настоящее имя.
Я уже говорил, что кто бы не научил меня ювику и вургену, он проделал хорошую, но не лишенную изъянов работу. Иногда, отвлекаясь или в моменты напряжения, я забываюсь и произношу слова на низком готике, языке своей прошлой жизни. По причинам, которые я не могу объяснить, особенно часто это случается с названиями птиц и животных.
С самого начала мой разум счел, будто Медведя звали Медведь. Но это был перевод на низкий готик. С момента нашей первой встречи я и стал его так называть, а Медведь, как обычно неразговорчивый, не пытался меня исправить.
На языке Влка Фенрика его имя было Бьорн.
Я понял свое упущение, и приложу все усилия, чтобы исправить его.
Когда Просперо сгорел, я почувствовал глубокую жалость к Волкам. Не из-за их потерь, которые были огромными и достойными сожаления, но за их опустошенность. Злость Волков была истрачена, но победа, хотя и полная, все же казалась пустой. Они стояли вокруг меня, безмолвные и согбенные, волчьи фигуры среди руин, омываемых кроваво-темным ливнем. Их ярость угасла, ибо врагов более не стало.
Они казались потерянными, словно не знали, что делать дальше. Они не будут участвовать в строительстве и восстановлении, не увидят, что случится после.
