Оба воина тяжело упали, но только один истекал кровью. Рафен развернул меч, что посмотреть на жидкость, что коснулась клинка. Она была темно-красной и густой как смола, она была оскверненной.
— Первая кровь! — Выкрикнул один из воинов Мефистона, но его крик потонул в рычании и реве лоялистов Аркио.
— Нет… — Слово было простым и жалобным, словно ребенок увидел что-то, во что отказывался верить. Сахиил поднес руки к лицу и только тогда осознал, что это был его голос. Огромный всплеск красного изуродовал безупречную золотую броню Аркио и это зрелище впечаталось в разум жреца подобно клейму. Острая, разрывающая мука от раны, казалось, мгновенно передалась каждому члену свиты Аркио — огромным шоком было увидеть, как их господину нанес рану простой десантник, это поразило их почти с физической силой. На долгие мгновения, они все онемели от чудовищности происходящего.
Сахиил почувствовал запах крови. Как высший Сангвинарный жрец, он ощущал аромат жизненной жидкости так же отчетливо, как букет превосходного вина или запах изящного цветка. Служа апотекарием ордена, Сахиил во всех смыслах познал кровь, он попробовал тысячи оттенков, а по своим обязанностям прикасался к ней в тысячу раз больше. На полях брани они видал огромные озера пролитой крови, как вражеской, так и союзников, он был свидетелем, как она красными фонтанами извергается из артерий воинов, умоляющих о милости Императора. Сахиил знал вкус своей собственной крови и той, что сам Сангвиний оставил храниться в Алом граале на Ваале. Смрад от того, чем истекал Аркио, поразила его подобно бронированному кулаку. Он ощущал порчу, темную и губительную, какое-то отвратительное семя загрязнения роилось и корчилось внутри вен Благословенного.
Желудки Сахиила взбунтовались и угрожали исторгнуть свое содержимое на землю. Это было невозможным. Внутренне жрец пытался зацепиться хоть за какое-нибудь объяснение и не находил такового — его чувства никогда раньше не предавали его и не подвели его сейчас. Сахиил отвернулся, не способный на это смотреть, хотя запах клубился вокруг него невидимыми нитями. Его взгляд упал на Штеля; инквизитор, рыча, отдавал какие-то приказы своей, облаченной в капюшон, пси-ведьме. Штель поймал его взгляд на какое-то мгновение и Сахиил увидел, как тот вздрогнул.
— Ты. — Откуда-то из глубоко потаенных мест его души, Сахиил умудрился вытащить одно слово, — Ты…
Подобно разбившемуся стеклу, внушения, которые Штель заложил в душу Сахиила на борту "Беллуса" внезапно разлетелись на куски. Возможно, это было из-за ранения Аркио, возможно какой-то последний фрагмент благородства Сахиила поднялся на поверхность, но в это мгновение, жрец по своей воле освободился от власти псайкера. Мир Сахиила, такой совершенный и такой рациональный, так тщательно собранный, чтоб служить его эго, рухнул перед ним. Шлюзы отринутых, забытых воспоминаний разрушились и под их мощью жрец, стеная, упал на колени. Каждая черта, которую он пересек, каждый выбор, который он сделал, чтоб возвеличить себя. И Штель постоянно помогал ему это совершить. Омерзение Сахиила возросло, когда вонь мутации заполнила каждую пору его кожи, оскверняя его и не давая вздохнуть.
— О, лорд, — плакал он, горькие слезы лились по лицу, — Что я натворил?
Он поднял глаза и увидел, что Штель смотрит на него сверху вниз с выражением полнейшего презрения на лице.
— Что ты сделал со мной?
Штель наклонился и прошептал ему на ухо.
— Я дал тебе инструменты для саморазрушения.
С темнеющего неба полил дождь, шепот падающих капель орошал серый ландшафт мертвого города-святыни. Он шлепал по фигурам воинов-оборванцев, когда они хлынули вперед, окружая Аркио.
В их рядах, жрец и инквизитор столкнулись лицом к лицу. Слезы Сахиила смыло ливнем, его пальцы сжимали ком грязи, взятый с того места, где он упал на колени. Его омывала холодная, грязная дождевая вода и вместе с ней смывалась накипь добровольной слепоты жреца. С внезапной, разрывающей в клочья ясностью Сахиил осознал свое предательство. Никакое отрицание не могло успокоить это, никакие сильные слова не могли остановить этот прилив предельной ненависти к себе, которая поглотила его.
— Я… совращен… — выдохнул он, сам себя проклиная за свои же слова.
Штель смотрел на него с полным равнодушием. Все знакомое дружеское отношение к Сахиилу теперь испарилось из инквизитора, и он понял, что Штель всегда рассматривал жреца как инструмент. Он был чем-то, что можно было использовать и отбросить.
— Я намеревался удерживать тебя чуточку дольше, — голос Штеля был тихим и только Сахиил мог услышать его, — но ты, кажется, изжил свою пользу для меня.
Жрец силился встать на ноги, но его тело, казалось, было погребено под сотнями тонн. Бремя грехов, которым он отдался, вжимало его в щебень.
— Аркио знал? Я бы никогда не последовал за тобой…
Штель рассмеялся.
— Как типично для тебя, жрец. Ты думаешь о своей собственной репутации, вместо судьбы твоего ордена!
— Ты это сделал со мной!
— Ты сам позволил. Ты втайне приветствовал это, Сахиил, страстно вожделея Алый Грааль, лелея свою обиду… Ты был идеальным, твоя одержимость самим собой ослепила тебя, чтоб ты сотворил все это!
Он резко засмеялся.
— Падший Ангел, посмотри как глубоко ты пал со своих высот.
Адский свет вспыхнул в глазах Штеля и жрец почувствовал тошнотворную ласку ментального прикосновения. Ты не был первым, сказал голос в его голове, подобный шуршанию змея на камне, и ты не будешь последним. Ужасающий размах великого плана хаоса стал очевиден для разума Сахиила, и от этого его сердце превратилось в лед.
— Нет…
— О, да, — ответил Штель и через открытые, кровоточащие раны, которые жрец нанес сам своей душе, он послал блестящий молот ментальных сил. Крик Сахиила слился с ударом грома и из его носа извергся поток крови, из его глаз текли ручьи. Умри! Штель изнутри разрывал его на части, раздирая разум как солому. Сдохни Сахиил. Я заставлю тебя умереть ради меня.
Тело в красном и белом керамите рухнуло в лужу густой, розовой жидкости, ветер подхватил его последний смертный вздох. Штель спрятал улыбку и изобразил справедливый гнев.
— Убийца! — Проревел он, осуждающе указывая на Мефистона. — Смотрите, библиарий убил нашего брата Сахиила. Он своим колдовским взором выжег в нем жизнь.
Свирепое настроение армии-толпы и преданных десантников обрело голос, и оружие развернулось в сторону Мефистона и его Кровавых Ангелов. Они были на грани наполненного до краев адреналином безумия, и только одно слово Штеля переполнит чашу. И он сделал это.
