Они, подобно стихии, волна за волной, накатывались на врага, как на каменный утес. Каждый из них, жертвуя жизнью, выигрывал не более нескольких секунд, чтобы «Медузы» могли перезарядиться, и все же солдаты в масках-черепах продолжали идти вперед, подтачивая этот утес.
Некроны и сами умели использовать тактику. Гюнтер понял, что они сосредоточили усилия на одном участке криговской линии обороны, и вот, внезапно, они прорвались. Десятки гаусс-пушек выстрелили залпом, окутав одну «Медузу» полем сияющей энергии, и — невероятно — содрали броню с каркаса, словно это была всего лишь плоть на костях. Сразу же еще два танка некронов врезались в ряды Корпуса Смерти, их многочисленные орудия изрыгали страшные молнии, убивавшие по пять человек сразу. Пока имперские войска были приведены в замешательство и пытались перегруппироваться, некроны-скиммеры с флангов пролетели прямо над головами солдат и уничтожили вторую «Медузу».
Вдруг Гюнтер услышал позади новый звук — грохот копыт — и во мгновение ход боя снова изменился.
Всадники смерти Крига атаковали с двух направлений и обошли некронов с флангов, ошеломив их скоростью своего появления. Их «охотничьи копья» были снаряжены кумулятивными зарядами, достаточно мощными, чтобы разорвать на куски некрона-пехотинца. Некроны отреагировали, открыв огонь по скакунам всадников, не зная, что это не обычные лошади. Эти животные, как и сами солдаты Корпуса Смерти, были выращены в подземных городах-ульях Крига, их биология была модифицирована, чтобы позволить им выживать в смертельных условиях его поверхности. Им была имплантирована подкожная броня и система инъекции химических препаратов, позволявших скакунам оставаться неутомимыми, агрессивными и способными переносить самую сильную боль.
Конечно, это не могло защитить их от зеленых молний гаусс-пушек, но они атаковали так яростно и стремительно, что лишь немногие некроны успели навести на них свое оружие, прежде чем были сбиты с ног и растоптаны мощными копытами. Опытные всадники наводили свои копья и стреляли из лазерных пистолетов с необычайной точностью, несмотря на то, что их кони брыкались и становились на дыбы. Их лица в противогазных масках бесстрастно глядели из-под шлемов, казалось, что они правят своими скакунами без всяких усилий, и они с гордостью несли свои вымпелы с эмблемой в виде черепа.
Получив некоторую передышку, «Медузы» снова открыли огонь, и еще два танка некронов рухнули на землю в пламени. Снайперы с мелтаганами уничтожили большую часть оставшихся призраков и сбили несколько скиммеров, и даже Гюнтер сумел убить еще одного некрона-пехотинца, который уже навел свою пушку на криговского ротмистра. Квартирмейстеры вышли на поле боя, чтобы собрать снаряжение погибших, и даже некоторые из гвардейцев, получивших тяжелейшие раны, поднимались — подобно некронам — чтобы сражаться снова.
Криговский взвод связал боем небольшую группу некронских пехотинцев, но, пока Гюнтер целился в них, некроны вдруг все исчезли. «Что это?», подумал он. «Неужели все, наконец, закончилось?»
Но его чувства говорили ему, что это еще не конец. В поисках новых целей, оглядывая поле боя, он увидел некронский танк, извергающий из своего чрева подкрепления — поток сверкающих металлом пехотинцев. «Это новые некроны или восстановленные старые?»
В любом случае, до конца боя было еще далеко.
Лазган Гюнтера израсходовал третий аккумулятор. В такой ситуации, согласно приказам, следовало найти квартирмейстера и запросить новые боеприпасы, но совсем рядом лежал труп солдата СПО — Гюнтер понял, что это был их сержант — а квартирмейстер бы сюда не добрался. Труп был изуродован когтями призрака, но все еще сжимал в руках лазган. Чтобы добраться до него, Гюнтеру пришлось бы покинуть укрытие, но что еще оставалось делать?
В любом случае, он должен умереть сегодня.
За прошедшие недели ему говорили это столько раз, что он уже не помнил. Он думал, что смирился с этим, но сейчас, среди адского грохота и зловония смерти поля боя, он, лишь пешка в столкновении разрушительных сил, понял, что вовсе с этим не смирился. Часть его все еще цеплялась за образ войны, создаваемый кинохроникой, надеясь все превозмочь и вернуться в космопорт со славой. В конце концов, он был одним из лучших новобранцев.
Сейчас он видел, что на такой войне, как эта, никакая тренировка не может гарантировать выживание, ни даже сколько-нибудь улучшить шансы на него. Выживание зависело не умения отслеживать гаусс-лучи или уворачиваться от взрывов, потому что человек просто не мог ничего этого делать. Выживание зависело от вероятности оказаться в правильном месте, не чуть-чуть впереди, справа или слева, не на месте того, кто рядом с тобой. Это был вопрос случая, лишь слепого случая и воли Императора, и, придя к пониманию этого, Гюнтер почувствовал, что окончательно избавился от последних остатков страха.
Он умрет, если не сегодня, то завтра или через неделю. Скорее всего, это случится за долю секунды, и он даже не увидит, кто его убийца. И все, что может иметь значение для него — что он успеет совершить за это время.
Он больше не мог вспомнить лицо Арикс. Он делал все это ради нее, только ради нее, но в какой-то момент, даже не осознавая этого, он оставил всякую надежду на то, что они снова будут вместе. «Так будет лучше», подумал Гюнтер. Человек, которого она знала — человек, которого она любила, и который любил ее — этот человек умер. Возможно, однажды она услышит его имя, может быть, даже, посетит его могилу — если у него будет могила — и с нежностью вспомнит то короткое время, когда они были вместе.
Возможно, ей скажут, что Гюнтер сражался за нее, погиб ради нее.
Если так, тогда он хотел, чтобы она гордилась им. Оценив обстановку насколько возможно, он бросился к трупу сержанта, упал на землю рядом с ним и схватил его лазган. Потом, словно подражая гвардейцам Корпуса Смерти, с которыми он сейчас чувствовал куда большее родство, чем когда-либо мог подумать, он бросился на врага.
Да, Гюнтер Сорисон должен был умереть сегодня.
Но он еще не умер.
К ТОМУ времени, когда Хенрик нашел полковника-186, губернатор-генерал, несмотря на холод, успел вспотеть. Он проскочил по лестнице, с каждым шагом перепрыгивая через три ступеньки, и бежал по терминалу космопорта, пока не заболело в груди. Он протолкался через толпу беженцев на холме. Они стояли под ледяным дождем и все смотрели на восток, и Хенрик проследил за их взглядами.
Он не был здесь уже больше недели. За это время его город был разрушен куда сильнее, чем он мог представить, от Иеронимус-сити остался лишь скелет. Очертания разрушенных башен на фоне неба освещали вспышки огня и затягивали клубы дыма, и Хенрик понял, что опоздал.
