Вместо корабельного сарая на берегу дымило еще горячее пожарище; раздув угольки, фьялли устроились на ночь прямо на песке возле своего «Дракона». Ормкель сын Арне был угрюм и зол на весь свет: судьба опять обманула его, да как подло! Там, на Ветровом мысу, едва лишь он увидел Хрейдара Гордого, входящего в подклет вслед за Сэбьёрном, как сразу поверил, что боги не оставили его. Хрейдар не слишком обрадовался, узнав среди рабов своих соплеменников и особенно Ормкеля, которого встречал еще в дружине Торбранда конунга и Асвальда Сутулого. Между ними не имелось родства и не водилось дружбы, но сага о пленении «Златорогого» не могла оставить Хрейдара равнодушным.
– Хорошо, я выкуплю тебя! – пообещал он в ответ на беспорядочные горячие просьбы Ормкеля, больше похожие на требования. – Квиттам нельзя давать распускаться! Хотя ты сам виноват!
Радуясь, что нашел такого выгодного покупателя, Сэбьёрн Говорун запросил полторы марки серебра за человека. Сколько-то он продал еще до того, за время праздников, и в подклете вместе с Ормкелем оставалось всего семнадцать пленников, но теперь они принесли ему доход, за который он должен был благодарить Гельда Подкидыша.
Но если долг благодарности люди помнят не всегда, то долг мести лежит на душе пылающим углем.
– Один из этих гадов здесь – Гельд Подкидыш! – настойчиво твердил Ормкель Хрейдару, едва лишь выбрался из темной и душной рабской каморы и снова почувствовал себя человеком. – Он здесь, я слышал, он собирался пробыть тут все праздники! Надо найти его! Дай мне меч, я сам его убью!
– Тебе что, все еще натирает шею рабский ошейник? – презрительно осведомился Хрейдар Гордый. – Остынь! Только раб мстит сразу, ты забыл? Нечего кидаться на первого, кто тебе подвернулся! И нечего смотреть на Гельда Подкидыша! У меня всего сорок человек, я плыл сюда не для драки! У меня четыре торговых корабля и всего один боевой. Я не так глуп, чтобы ссориться с конунгом кваргов на его земле, имея свои корабли и товары в его сараях! А Гельд – любовник его сестры, и непохоже, чтобы Рамвальду конунгу это не нравилось. Они вместе обделывают торговые дела, и Рамвальд так просто его не отдаст. А еще умный человек вспомнил бы про Хеймира конунга…
– Очень надо про него помнить! – В запале ярости Ормкель не желал быть умным человеком. – Он за морем!
– Я и говорю: про него подумал бы умный человек, а не такой разгильдяй, как ты! – прямо определил Хрейдар. Его, как видно, прозвали Гордым не только за посадку головы, а еще и за то, что никому другому он быть гордым не позволял. – Впрочем, как хочешь. Ты теперь свободный человек, и я не скоро забуду, в какую сумму ты мне обошелся. Половину я обещал отдать железом, да по такой цене, что это и есть грабеж, хотя и без мечей! А теперь ты можешь драться хоть со всеми конунгами Морского Пути, но только у тебя будут твои семнадцать человек, ваши драные вонючие штаны и те палки, которые вы себе выломаете в лесу. Я вам больше помогать не намерен. Помогать дуракам – только зря ввязываться в неприятности.
Выслушав все это, Ормкель принудил себя остыть. Ему стало стыдно за свой порыв: только раб мстит сразу, верно, есть такая пословица. Но было слишком нестерпимо знать, что один из обидчиков так близко, сидит за столом у конунга, мысленно пересчитывая серебро, полученное за него, Ормкеля, и его людей, и пьет пиво, которое ему подносят красивые девушки. Человек, владевший Ормкелем как рабом, не имел права ходить по земле, но вспоминать об этом вслух не слишком приятно.
– А Фримод ярл уже сидит у себя дома и хвастается на пирах моим кораблем! – буркнул он чуть погодя.
– А ты хотел бы, чтобы он стыдился твоего корабля? Кстати, Гельд Подкидыш собирается плыть с конунгом на юг. Я слышал, они вчера на пиру говорили об этом.
– И что же – позволить им веселиться по всему Морскому Пути и хвастаться своими победами?
– Пусть похвастаются, – невозмутимо позволил Хрейдар. – Почему бы им не похвастаться – на это каждый свободный человек имеет право. Ты по себе помнишь… А чем больше человек хвастается, тем больше потом его позор. Пусть пока пьют пиво, их черед еще придет. А мы, если тебе уж так не терпится, можем навестить по дороге домой твоего Стормунда Ерша. Все равно нам плыть в ту сторону. А там я верну вашу стоимость. Если что-то останется, можешь взять себе. Со временем построишь новый корабль и наберешь новых людей. Только я не уверен, что Асвальд Сутулый доверит тебе свою дружину еще раз. Зато потом ты будешь мстить, кому пожелаешь. Надеюсь, ты наберешься со временем ума, и если погибнешь, то не хуже, чем твой отец. Подумай о нем – он пал в битве в Пестрой долине, на самом перевале, и память о нем всегда будет дорога фьяллям! А ты чуть было не кончил жизнь в свинарнике!
– Никогда! – пылко восклицал Ормкель. – Никогда я не стал бы делать рабскую работу! Клянусь Отцом Павших!
– Клянись осторожнее, он ведь все слышит! Он тоже видел, как ты сидел в рабской каморе в вонючих штанах и выл от голода и злобы! Не знаю, как бы ты выбрался оттуда без моей помощи!
И Ормкель умолк, поскольку кроме непримиримой решимости у него в запасе ничего не имелось. Две попытки к бегству, предпринятые еще по пути сюда, кончились смертью трех фьяллей и раной самого Ормкеля; то, что при этом погиб один человек из дружины Гельда, а самому торговцу пришлось заплатить за разломанную крышу сарая и за испуг хозяев там, где в тот раз ночевали, не слишком помогало пленникам.
И вот такая досада! Стормунд Ершистый уже убит, убит каким-то подлецом из племени граннов, который лишил его возможности отомстить! В ярости Ормкелю хотелось вцепиться зубами в кромку щита, как делают в ярости берсерки.
Вебранд Серый Зуб был полон решимости отстоять свою добычу и свое право мести, но, вернувшись к Березняку, обнаружил, что последнее от него ускользнуло. Двери дома оказались открыты, дом стоял пустой, как скорлупа от съеденного ореха. Во всех постройках остались лишь раненые гранны, которых сам Вебранд еще днем приказал там устроить.
А в гриднице на почетном хозяйском месте сидело тело Стормунда Ершистого, прихваченное веревкой к спинке, чтобы не упало. На коленях мертвый хозяин держал один из лучших кубков, привезенных из похода, и Вебранд без труда узнал свое прежнее имущество.
– Тролли вас дери! – вскрикнул он, при свете факелов разглядев, кто это так вольно развалился на хозяйском месте в покинутом мертвом доме.
Зрелище было жуткое. «Посадим его! – решил Хагир, когда квитты перед поспешным уходом занесли тело хозяина в дом. – Пусть встречает, кто бы ни пришел». Ни на достойное, ни даже на недостойное погребение времени решительно не оставалось, но нельзя же оставить славно погибшего воина лежать на земле у дверей.
