Минут через двадцать он наконец добрался до относительно ровного места. Дорога здесь шла вдоль края утеса, обращенного к болотам. Туман на этой высоте стал пореже, и путник увидел под собой его плотное белое покрывало, ограниченное вдалеке кольцом гор. Над ними собирались темные грозовые тучи. На востоке, за Ниассейским хребтом, вставала луна, Эревон — самый древний бог, лицезреющий одновременно и Ре, и Исса, бог тайн и преданий.
Нынче была ночь полнолуния. Путник знал, что это означает: сегодня вампиры должны вдоволь напиться крови до начала нового лунного цикла, иначе жилы их иссохнут и они погрузятся в новый, теперь уже вечный сон. Этой ночью они пустятся во все тяжкие.
Слева, между дорогой и утесом, стоял полуразрушенный дом с двумя башнями, частично скрытый десятифутовой стеной со стороны дороги. Справа дорога, делая крутой изгиб, продолжала головоломное восхождение туда, где красное зарево Жертвенного Огня слабо освещало вершины обоих храмов и цитадели.
Путник остановился, и на лице его отразились противоречивые чувства. Полуразрушенное здание слева явно чем-то притягивало его. Он задумчиво извлек наружу то, что доселе было скрыто под кожаным нагрудником кирасы — золотой ключ, блеснувший в свете меча и луны. Молодой человек нерешительно перевел взгляд с ключа на дом. Конь нетерпеливо заржал, и всадник, все еще в раздумье, подвел его к деревянным обвитым плющом воротам в стене. Теперь на виду остались только черепичная крыша, башни да верхушки двух тополей, одинокими перстами указывающие в пурпурное ночное небо.
Человек потрепал коня по шее, и тот снова ответил ему нетерпеливым ржанием. Конь не хуже хозяина знал, что это за место, и в отличие от хозяина рвался войти в эти ворота. Хотя прошло семь лет, он еще помнил сладкое сено в конюшне и помнил, как славно скреб его конюх Хасер после тяжелой скачки по болотам.
Молодой человек неподвижно застыл у ворот. В последний раз он прошел через них семь лет назад — в утро битвы. Тогда он, не зная, вернется ли сюда, оглянулся напоследок на дом, помнивший все восемнадцать лет его жизни.
На столе в своей комнате он оставил два письма, которые следовало вскрыть в случае его смерти. В первом он распорядился своим немногочисленным имуществом. Второе, в которое он вложил весь священный пыл юности, предназначалось его невесте Талассе. В последние годы он не раз вспоминал выспренние фразы этого второго письма: я погиб за правое дело Огня, говорилось в нем. Утреннее солнце бросало на стол алмазы сквозь мелкий переплет окна, когда он запечатывал письма. Он помнил, как прижал к губам письмо для Талассы. Как знать, может, письма и сейчас лежат там, выцветшие на солнце и покрытые пылью?
А Таласса? Он вернулся в город за ней, хотя и не знал, жива ли она. Очень могло статься, что один из черепов в пирамиде на болотах принадлежал ей. Немногие пережили взятие города... Но ее образ после семи лет одиноких странствий горел в его сердце все более ясным и чистым светом. Все эти годы он даже не смел подумать о ней как о мертвой. Что же суждено ему обрести здесь: живую женщину или призрак?
Дом, хотя и разрушенный, вызвал к жизни такой поток воспоминаний, что на миг страннику показалось, что эти семь лет были только сном: ему по-прежнему восемнадцать, и он вернулся сюда, усталый, после битвы. Таласса встретит его в солнечном свете, льющемся через осеннюю золотую листву яблони, озаряющем ее легкие каштановые волосы, ее белое платье и прелестное лицо...
Он потряс головой. Призраки — призраки и воспоминания. Семь лет прошло. Никого тут нет. Семь лет он провел в чужих краях, среди людей и нелюдей, одинокий и несчастный. Он бился с волшебными существами и колдунами, будто вышедшими из сказки, и с самым страшным демоном — с самим собой.
После битвы он не мог вспомнить, каким образом остался в живых. В памяти на этот счет царила полная пустота, и он терзал себя мыслью, что в страхе бежал с поля боя, бросив отца и друзей. Рассудок ему вернули лишь письма, найденные в седельной сумке: в них отец объяснял ему, зачем он едет на юг. Письма напомнили ему, кто он: Джайал, единственный сын барона Иллгилла.
Конь снова заржал: он не понимал, что конюшня, куда он так рвется, лежит в руинах, а Хасер скорее всего мертв, и его череп занял свое место в пирамиде.
— Тихо, Туча, — сказал Джайал, гладя животное по холке.
Молния вдруг сверкнула над северными горами, осветив искусно вырезанный над сводом ворот герб. Обросший мхом, он был все-таки ясно виден: саламандра, побеждающая змею, и язык пламени, охвативший гада. Фамильный герб Иллгиллов тот же, что был вытиснен на выгоревшей кожаной кирасе молодого странника. Вспышка молнии словно помогла ему принять решение: он нажал на ворота — они со скрипом распахнулись, и пыль густо посыпалась со свода. За ними мощенная плитами тропа, заросшая кустами, травой и зачахшим шиповником, вела к дому, стоявшему в сотне футов дальше. Яблоня предстала перед Джайалом черная и безлиственная. Дом был почти полностью разрушен. Черепица осыпалась с высокой крутой крыши, обнажив стропила, похожие на голые ребра. Огонь почти целиком пожрал одно крыло; в другом ставни болтались под немыслимыми углами у окон, где не осталось ни единого стекла. За домом открывался широкий вид на мрачные болота — новая молния, сверкнувшая над северными горами, только что озарила их.
Конь тихонько ржал и тыкался мордой в плечо Джайалу, словно побуждая хозяина войти внутрь. Но тот лишь улыбнулся невесело, стряхнув наконец с себя тяжкое раздумье, и снова погладил коня.
—Да, мы с тобой дома, Туча, но теперь еще не время. Сначала отыщем Талассу, а потом уж вернемся сюда. — Он потянул за узду, и конь неохотно двинулся за ним по дороге, ведущей вверх.
Там, где она поворачивала под прямым углом в гору, был крытый проход, и в нем Джайал опять увидел гору трупов; эти тоже умерли от чумы, судя по багровым пятнам на лицах. Джайал прикрыл рот краем плаща, задыхаясь от смрада. Булыжник сменился широкими каменными ступенями, и дома здесь были еще древнее обгорелых остовов Нижнего Города.
Сбоку донеслось шипение, и меч в мгновение ока наполовину вылетел из ножен. Ослепительно белый свет, идущий от клинка, хлынул в темный провал, откуда донесся звук. Джайал успел разглядеть желтые клыки и белую изможденную личину, с визгом скрывшуюся при вспышке света. Конь в ужасе попятился, и Джайал, повиснув на узде, с трудом успокоил его. Темная щель опустела, и молодой человек убрал меч на место.
— Пошли, — прошептал он, трепля мерина по шее, — теперь уж недалеко.
Над ними, обрисовывая громаду цитадели, Жертвенный Огонь храма Ре озарял небо, словно ложный рассвет. Стервятники черными силуэтами медленно кружили над кровлей, слишком отяжелев, чтобы улететь в свои далекие горные гнезда.
