— Что это? — спросил тот, хотя и так было видно — что.
— А как по-твоему? Вязанка чеснока. Надень-ка ее на шею! — Джайал нехотя подчинился, сморщив нос от едкого запаха. Хозяин одобрительно кивнул. — Вот и славно — вампиры на дух чеснока не выносят. Им только запах крови по вкусу. Ступай к боковой двери, и мы найдем, куда поместить твоего коня.
Джайал, отвязав Тучу, прошел с ним к большим деревянным воротам в каменной стене. Хозяин рывком втащил Джайала внутрь и сразу захлопнул ворота. За ними был двор, с одной стороны огражденный городской стеной, с других — гостиницей и конюшнями. Джайал не стал упрекать жадного трактирщика, зная, что нуждается в его помощи. Всего одна ночь на то, чтобы найти Талассу и выполнить поручение отца. Если Джайал задержится в городе чуть дольше, он может считать себя мертвецом.
ГЛАВА 6. ЧЕМ ПИТАЕТСЯ ЧЕРВЬ
Глубоко под храмом Исса был тронный зал, сорок футов длиной и сорок высотой. Во всякое время суток здесь царила глубокая тишь, не нарушаемая ни движением, ни шумом. В северном и южном углах стояли затененные лампы — и только они да пылающие угли углубленного в пол очага освещали зал. В их слабом свете едва виднелся трон у дальней стены — единственное, что останавливало глаз в этом пустом пространстве.
Трон был высечен из глыбы черного мрамора величиной с деревенскую хижину. Резные черепа украшали концы его массивных подлокотников. В их глазницах поблескивали кроваво-красные рубины, и позолоченные зубы зловеще сверкали. На спинке трона был вырезан символ Исса — змея, поедающая собственный хвост.
Сидевший на троне человек терялся в его черной пасти — хотя, встав, оказался бы не менее шести футов ростом. Он сидел, вяло откинувшись назад, упираясь ногами в костяную подставку, сцепив руки под подбородком и пристально наблюдая за происходящей перед ним сценой. Его лицо с годами приобрело пергаментную желтизну и сухость, губы полиловели, поредевшие волосы едва прикрывали испещренный бурыми пятнами череп, кожа па шее висела мешком, как у индюка. Однако руки и ноги, выступающие из-под черного плаща, слабыми не казались. Несмотря на свою болезненную бледность, они были крепки и мускулисты. И полуприкрытые веками глаза тоже излучали силу — силу, способную испепелить любого, взглянувшего в них.
Это был князь Фаран Гатон Некрон, завоеватель Тралла, верховный жрец храма Исса и глава живых мертвецов. К Черной Чаше он впервые приложился полтораста лет назад и с тех пор ни разу не взглянул на солнце.
В полутемном зале вокруг трона отсвечивали смутной белизной сложенные из костей колонны, уходящие куда-то во мрак под куполом палаты. Слабым глазам Фарана было довольно света от ламп и углей в полу. Свет, хоть и тусклый, придавал блеск рубиновым глазам и золоченым зубам черепов и позволял рассмотреть лица Фарана и человека, на которого был устремлен темный взгляд князя.
Человек этот был раб, доставленный в город последним невольничьим караваном. Он висел на спущенных с потолка цепях с раскинутыми в стороны, руками и скованными вместе лодыжками. Он был наг, и на его белой в полумраке коже виднелись какие-то темные отметины. Его била дрожь, с которой он не мог совладать. Из-под кожаного кляпа во рту доносились полные ужаса стоны. Несмотря на завораживающий взгляд Фарана, раб вращал глазами, пытаясь увидеть, что происходит позади него, но цепи не позволяли ему оглянуться.
Если бы рабу это удалось, его ужас возрос бы вдвое. Какой-то человек, нагнувшись над углями в полу, грел в них нож, держа в другой руке глубокое металлическое блюдо. Звали его Калабас — это был личный слуга Фарана, полтораста лет назад перешедший вслед за своим господином в неживую жизнь. Он бесстрастно следил за ножом, который наконец раскалился докрасна.
— Мой господин? — сказал Калабас, показывая тускло-красное лезвие Фарану.
Фаран кивнул, и Калабас приблизился к скованному рабу. Тот забился в своих цепях, увидев Калабаса с ножом, и еще отчаяннее замычал сквозь кляп, — но оковы держали крепко. Калабас, чуть согнув колени, приложил нож к одной из темных отметин на груди у раба. Сгусток с легким шипением упал на подставленное слугой блюдо. Раб успокоился, увидев, что нож предназначен не для него, и выпученными глазами стал следить за Калабасом, который обходил его тело, раз за разом повторяя то же самое, пока не собрал все темные сгустки. Сделав это, Калабас вернул нож в очаг, преклонил колени перед троном и со склоненной головой протянул блюдо князю. Фаран, стряхнув с себя оцепенение, подался вперед. На блюде извивались напитанные кровью пиявки. Взяв блюдо у Калабаса, князь поднес первую пиявку ко рту и раздавил зубами — кровь брызнула ему на подбородок, точно сок переспелого плода. Жадно проглотив пиявку, Фаран схватил другую и тут поймал на себе завороженный взгляд скованного раба.
— Убери его, — прошуршал он, словно его голосовые связки были сделаны из кожи и песка, а не из живой ткани. Калабас щелкнул пальцами, и из мрака явились двое в масках-черепах служителей храма.
— Обратно в бассейны, — распорядился Калабас, кивнув на раба. Загремели цепи, и ноги зашаркали по полу, но Фаран уже не смотрел туда — зажмурившись от удовольствия, он копался в блюде. Он клал в рот то одну пиявку, то две зараз — кровь уже залила ему весь подбородок. Наконец лакомство кончилось, и Фаран удовлетворенно откинулся назад, с лязгом выронив блюдо.
Но удовлетворение его было неполным. Пиявки питали его кровью, но он никогда не мог насытиться, хотя в бассейнах содержалось множество рабов. Лишь кровь, выпитая из вен и артерий живого человека, могла насытить князя до конца. Однако в пиявках содержалось некое магическое вещество, разжижающее кровь, — это было известно еще до рождения Фарана, почти двести лет назад. Теперь он может быть спокоен до завтра: кровь его не высохнет и не свернется, и он не погрузится в вечный сон, которого боятся все живые мертвецы.
Калабас, чувствуя несытость Фарана, сказал:
— Господин, позволь привести тебе раба, чтобы испить из него: зачем ты, именно ты, должен отказывать себе в чем-то?
Фаран устало прикрыл глаза.
— Ты не хуже меня, Калабас, знаешь — зачем. — Сморщенная кожа у него на шее шевелилась, когда он говорил. — В Тралле более двух тысяч наших Братьев — а предателей и рабов, чтобы их кормить, остается все меньше — и в колодках на площади, и здесь, в катакомбах. Пока не закатится Эревон, Братья должны напиться живой крови, иначе жилы их иссохнут и они умрут окончательной смертью. Каждый месяц мы теряем все больше и больше, и засуха все усиливается. Я должен подавать другим пример: если я могу питаться пиявками, то почему бы им не делать этого?
