— Скажи мне, что требует твоего присутствия на поверхности.
Лоргар закрепил свой трехрогий шлем на месте и ответил перед тем, как выйти из зала.
— Ангрон в беде.
4
ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ
ЕДИНСТВО
ПЕРЕКРЕСТОК ВАЛИКА
Покой ускользал от него.
Он цеплялся за него, испытывая ярость от тщетности собственного отчаяния. На языке уже появился знакомый горький привкус неудачи. Он закричал в небеса, желая, чтобы дождь смыл этот вкус с его зубов. Вопль иссяк.
В этот раз он был так близок к покою. Так близок.
Но тот ускользнул, и бросил его обратно в мир кровоточащей плоти и раздробленных костей — в жизнь, где от поврежденного черепа по телу в такт колотящемуся сердцу расходились импульсы боли.
Он желал, чтобы что-то, хоть что-то успокоило заводную машину боли внутри черепа, которая уродовала разум своим ядом.
И он был слаб. Слаб и слеп. Он трясся во мраке, дрожа, страдая от боли и вдыхая смрад собственной крови. Он не видел поднесенных к лицу рук, но чувствовал, как те кровоточат.
Ангрон, произнес голос.
Ангрон. Это имя ничего не значило.
Ангрон. Ангрон. Ангрон. Несколько голосов. Десять, может быть двадцать. Он не был уверен. Он взревел во второй раз, прогоняя их из головы.
Я не могу до него дотянуться, произнес самый сильный из голосов. На сей раз Гвозди по-настоящему повредили его разум.
Я тоже не могу, сказал другой.
Тогда мы должны рискнуть пойти на Единство, сказал еще один.
Ответом стала безмолвная волна холодного, очень холодного отвращения — психическая копия отталкивающихся магнитов.
Нет, произнес один из голосов после приступа тошноты. Эска, нет.
Самый сильный согласился. Мы не можем еще раз допустить Единства. Подумай о потерях, случившихся в прошлый раз, и о том, насколько мы слабее без них.
Что тогда? Ты веришь лорду Аврелиану?
Забавная идея.
Сила Лоргара неизмерима. Он мог бы добраться до Ангрона.
Лорд Аврелиан даже не высаживался, и я не хочу доверять ему в столь деликатном вопросе. Мы должны попробовать Единство. Это должны сделать именно мы.
А если нет?
Спорящие голоса смолкли. Их колебания вызвали у него улыбку, хотя он и не знал точно, почему. Возможно из-за того, что от этого разило нерешительностью, а от нерешительности разило трусостью.
Он умирает, наконец, произнес главный голос. Он вышел за пределы одержимости Гвоздями. Без нашей помощи он никогда не оправится.
Оставьте меня, подумал он. Оставьте. Убирайтесь из моей головы.
Вориас… сказал один из голосов. Приказывай.
Очередная длинная пауза, очередное колебание, от которого смердело страхом. Трусость не означала страха умереть. Трусость означала наличие того, что можно потерять. Какой прок от воина, связавшего себя с непостоянным окружающим миром? Все угасало. Все умирало. Все распадалось. В связи была слабость.
Людям, которые стояли за этими голосами, было, что терять, и это вызывало у них страх. Делало их слабыми.
Братья, неохотно произнес главный голос. Присоединяйтесь ко мне в Единстве.
Он отвернулся от раздражающего гудения, в которое превращались голоса. Костяшки побелели и потрескались, когда он стиснул разряженные рукояти топоров. Он открыл глаза, оказавшись перед окружавшей его абсолютной чернотой, заревел полным кровавой пены ртом и начал копать. Не сдаваться. Не подчиняться.
Он не знал, кто он, где находится и почему погребен, но рвущаяся и бьющаяся часть заднего мозга сосредоточилась на одной мысли. Его не первый раз хоронили заживо.
Не было ни верха, ни низа, только вперед или смерть.
Кхарн ощущал вкус собственной крови — редкий и нежеланный вкус. Находившийся перед ним Ультрадесантник не желал умирать. Он мог симпатизировать силе воли воина, однако у него и так хватало поводов для беспокойства. Последнее, что ему было нужно — так это чтобы XIII-й оттягивал свою гибель в длительном последнем бою.
Рана в боку непрерывно болезненно пульсировала в такт ударам сердца. Его кровеносную систему затопили болеутоляющие из внутривенных инъекционных портов на запястьях, возле ключицы и вдоль позвоночника.
Однако предупреждающие руны продолжали мерцать по всему ретинальному дисплею на случай, если он каким-то образом не замечал кровотечения из раны под ребрами.
Эвокат готовился к очередному выпаду, нанося ложные удары и уклоняясь, безупречно работая ногами на засыпанной щебнем земле. Кхарн качнулся назад, предпочтя заблокировать гладий зубчатым топором, не рискуя уворачиваться на неустойчивых камнях.
Воин тут же атаковал еще раз, нанося второй удар понизу. Кхарн отвел его в сторону, ударив Ультрадесантника кулаком по лицевому щитку, от чего легионер пошатнулся. Это дало Пожирателю Миров достаточно времени, чтобы снова вскинуть топор, и он с лязгом ударился спиной о находившегося позади Каргоса.
— Капитан, — выдохнул брат. — Я так замечательно провожу время.
Казалось, он ухмыляется, но все Пожиратели Миров с лицевыми щитками типа «Сарум» выглядели ухмыляющимися.
Их окружал лишь хаос сшибающихся клинков и изрыгающих проклятия воинов. Бьющие по керамиту клинки издавали характерный глухой звон, в который вклинивалось близкое рявканье болтеров. На глазных линзах Кхарна возникали сигналы прекращения жизнедеятельности по мере того, как все больше его людей падало под клинками Ультрадесанта. Камни были покрыты множеством трупов гвардейцев Академии, и Кхарн наступал на тела, карабкаясь по пересеченной местности.
У не желавшего умирать эвоката была эмблема сержанта. Некогда красный плащ воина покрывали пятна пыли, прилипавшей к крови и маслу, и чешуйки засохшей грязи. Золотой шлем указывал на его принадлежность к почетной элите — тем, кто дал клятву обучать грядущие поколения Ультрадесантников и рассылать их по Пятистам Мирам. Его упрямая стойкость в равной мере вызывала у Кхарна ненависть и восхищение.
Не предполагалось, что перекресток Валика станет бутылочным горлышком. Им следовало это предвидеть. Другой Легион — не пляшущий под дудку сидящих в затылке Гвоздей Мясника — все бы ясно разглядел, и это болезненно задевало Кхарна. Пожиратели Миров нахлынули на перекресток воющей волной, толкая друг друга на бегу и преследуя бегущих гвардейцев Академии в омерзительной синей форме.
