Кефал пополнил ее собрание красавцев.
Он был настолько хорош в постели, что даже беспрерывное нытье любовника не раздражало Эос. Я хочу домой, бормотал он. Позже, милый, соглашалась Эос. Сперва так и вот так. Я люблю свою жену. Это правильно, дорогой. Ты — порядочный человек. Давай этак и растак. Я скучаю за сыном. О, ты — лучший в мире отец! Смотри, я повернулась к тебе спинкой. Я покончу с собой. Как, мое сокровище? Брошусь с террасы вниз головой. О, бросайся! Только обожди — я лягу внизу и приму должную позу. Я хочу домой! Как ты можешь говорить об этом, солнышко, если я беременна! Видишь, я родила тебе чудного мальчика Фаэтончика? Давай сделаем еще одного?
Я не люблю тебя, прибегал Кефал к последнему средству. И не надо, радовалась богиня. Моей любви хватит на двоих. На сотню, вздыхал измученный Кефал.
— Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос,
В мраке остался плененный Кефал, муж скорбящей Прокриды…
* * *
— Знаешь, — сказала Алкмена. — Не гуляй на рассвете.
— Почему? — изумился Амфитрион.
— Украдут еще…
Она не шутила. Закусив губу, дочь ванакта смотрела на него так, словно двор вымер в одночасье. Здесь не было ни единого человека, кроме них. Двое на всю Ойкумену — Уран и Гея, Девкалион и Пирра[32]. «Невесту тебе привезла! — из мглы прошлого крикнула Амфитриону сестра, сойдя с колесницы. — Дурачок! Своего счастья не понимаешь!» И эхом откликнулся вопль мальчишки, загородившего путь даймону-людоеду: «Отдай мою невесту!»
Я понимаю, кивнул Амфитрион. Я никому ее не отдам.
— Хорошо, — сказал он. — Я буду осторожен.
Что надо сделать, дабы восстановить доброе имя убийцы? Позволить ему жить без страха быть зарезанным первым встречным? Убийцу следует очистить, принеся положенные жертвы. Но вот вопрос вопросов: перед кем следует очистить сквернавца? Об этом веками спорили мудрецы. Верный ответ: убийцу следует очистить перед богами — мудрецов не устраивал. Перед какими именно богами? Ну-ка, назовите, не стесняйтесь!
А мы послушаем.
Глупцы знают ответы на всё на свете. Глупцы спешат поделиться ими, опять же, со всеми на свете. Раз за разом глупцы попадают пальцем в небо — и хорошо, если в небо. Но мудрецы! О-о, мудрецы знают! Мудрецы даже готовы были просвещать неразумных. Увы, каждый из несметной орды мудрецов провозглашал свое. Одни утверждали, что убийцу надо очистить перед Танатом и Аидом. Ибо первому пришлось извлекать тень невинно убиенного, а второму — определять ее на постой. Недаром жертвы подземным богам сжигают целиком, не съедая ни кусочка…
— Позвольте! — вмешивались другие. — С жертвами теням усопших поступают точно так же! А значит, убийцу надо очистить перед тенью его жертвы!
— Подумаешь, тень! — усмехались третьи, отмеченные печатью особой мудрости. — Кто такая эта тень? Что она решает? Скитается в Аиде, лишенная памяти… Лишь Зевс, Владыка Богов, способен даровать прощение убийце!
Подобное мнение трудно оспорить. Но находились смельчаки:
— Жертву нужно приносить Керам, богиням насильственной смерти!
— Следует умилостивить Эриний-Мстительниц…
— Что вы понимаете? Только неподкупная Фемида, богиня правосудия…
Задабривание жертвами Фемиды Неподкупной смахивало на подкуп. Впрочем, те, кто имел дело с земными судьями, не спешили возражать.
— Дика-Справедливость!
— Деметра-Жизнедарительница!
— Аполлон!
— Ну ты брякнул! Еще б Гермия-Психопомпа вспомнил…
— А что? Не повредит…
К чести ванакта Электриона следует сказать, что в данном вопросе он оказался умнее всех мудрецов скопом. Посетив с год назад Афины, Электрион пришел в восторг от жертвенника Двенадцати Богам, которым по праву гордились афиняне. И загорелся идеей установить такой же в Микенах. Сказано — сделано. Жертвенник вышел поменьше афинского, в половину человеческого роста, но ванакта это не смутило. Изображения Дюжины были в наличии. И резьба красивая. И мрамор лучше афинского. Теперь уж точно не ошибемся! Народ одобрил, славя гений ванакта. Хотя в чьем-либо одобрении Электрион не нуждался. Он издавна знал: владыка Микен всегда поступает наилучшим образом!
Перед обрядом Атрей с Фиестом совершили омовение — прелюдию грядущего очищения. Обоих нарядили в хитоны цвета весенней листвы. Зеленый, шептались мудрецы, чуточку пьяные с утра — жизнь и возрождение. Плечом к плечу, со спины неотличимые друг от друга, Пелопиды шли к алтарю. Толпа загодя расступилась, освободив проход. Ропот, подобный шелесту прибоя, витал над площадью. В него вплеталось рычание далекой грозы. Не все микенцы были согласны с ванактом. От проклятых лучше держаться подальше.
«Выдать щенков отцу! — намекала гроза. — Выдать головой!»
Амфитрион видел, как напряглись спины братьев в ожидании удара. Он и сам невольно подался вперед. Если Пелопс уже понял, что сыновей ему не отдадут; если не смирился и отправил в Микены лазутчиков… Это последняя возможность. Сейчас любой может воткнуть нож в печень Фиесту; проломить камнем висок Атрея. И останется чист перед богами и людьми. Оскверненного вправе безнаказанно убить кто угодно.
Семь шагов. Шесть… пять… три…
Братья замерли на ступенях алтаря.
У жертвенника их ждали величественные фигуры в белом: Электрион и Сфенел. Белый цвет угоден Олимпу. Слуги зажгли курильницы с серой. Над площадью пополз дым — едкий, удушливый. От него першило в горле. Электрион со Сфенелом остались невозмутимы, зато Пелопиды дружно закашлялись.
— Скверна выходит, — с уверенностью заявил кто-то.
И пошло, покатилось от мудреца к мудрецу:
— Значит, виноваты!
— Выходит, это они мальчонку зарезали?
— Эх, не надо было…
— Благоговейте![33] — перекрыл бас ванакта ропот толпы.
Площадь заткнулась.
— Внемлите, о боги! Жертву примите во искупленье вины…
Персеидам подали черных петухов. Атрей с Фиестом наконец одолели кашель — и ждали, смирные, как барашки. Кривые ножи ударили наотмашь, отсекая связанным птицам головы. Кровь брызнула на алтарь, на ступени, на лица и хитоны — сыновья Персея щедро кропили направо и налево. Плавные взмахи. Колыхание белых одежд. Бормотанье площади.
Кровавый дождь.
— …во искупленье вины…
Вину, отметил Амфитрион, дядя не назвал по имени. Понимай, как хочешь: то ли брата зарезали, то ли мать покрывают. «Сам-то как думаешь? — спросил голос, очень похожий на отцовский. — Могли они зарезать ребенка?» Могли, вынужден был признать Амфитрион. Если ребенок — помеха на пути к троносу… Фигуры братьев предательски размывались перед глазами. Вместо Атрея с Фиестом возникали другие сыновья Пелопса Проклятого: Трезен и Питфей. Воин и прорицатель; благородные сердца. Стоило большого труда отрешиться от приязни к старшим, оценивая младших. «Что произошло в Писе, останется тайной. Но ты вызвался ближе узнать Пелопидов. Дал обещание отцу. Раз уж все равно задержался в Микенах…»
