— Тебе весело? Так посмейся напоследок, уродец! Твое будущее кончится здесь!
— Ах, — задыхался Чейн, — вряд ли.
Когда воин Байла заговорил вновь, звучание было столь нечестивым, что Рафен ощутил отвращение до глубины души. Это была, если вообще такое слово можно применить к столь отвратительному шуму, своего рода молитва. Призыв, просьба, литания, но не к одному из мерзких богов, которому поклонялось существо.
Воззвание шло к паразиту. От этих звуков личинка неистово закопошилась, и внезапно кровь Рафена превратилась в пламя. Каждое нервное окончание в теле завопило от боли, погружая его в объятья такой агонии, которая сокрушила всю его волю. Забыв обо всем, он отпустил Чейна. Пришла такая боль, что, казалось, вся галактика сжалась внутри него. Рафен ничего не мог сделать, кроме как стоять в ее центре и пытаться выжить.
Он слышал дикий вой и знал, что в этом хоре его голос был первым.
ОГРОМНЫЙ Новый Человек, миновав тяжелую пневматическую дверь, втащил Рафена в помещение, вдоль стен которого ярусами тянулись лестницы — и швырнул на пол. Дверь с шипением пневматики и грохотом закрылась у него за спиной. Космодесантник судорожно вдохнул, едва ему удалось сфокусировать взгляд. Первым, что он увидел, были жуткие символы, выгравированные на серых плитах, покрывавших стены вокруг него: иероглифы-проклятия, охранные руны и восьмиконечные звезды. Он рефлекторно отшатнулся, не в силах противиться охватившему его отвращению — а Новый Человек рассмеялся, увидев это.
Рафен попытался дышать ровнее — но это оказалось трудно. Движения паразита внутри его грудной клетки, обратили усовершенствованную физиологию Астартес против него; импланты в его теле словно пошли войной против изначально-человеческой биологии. Он прилагал все усилия, чтобы унять дрожь в руках — дрожь, причиной которой стало внезапное нарушение нормального взаимодействия телец в его крови; он заморгал и попытался подняться на ноги, хотя от его обычно безупречной координации не осталось и следа. Тварь внутри с каждым ударом сердца вкачивала в него дозу отравы. Он впился взором в Чейна, тот ответил злобным взглядом. Чемпион Хаоса дергался от боли, когда таскавшийся за ним следом сервитор, используя тонкую био-нить, сшивал разрезанные края плоти его лица.
Чейн сделал это с ним, пробудив паразита действовать в полную силу своими странными заклинаниями. Боль то отступала, то накатывала волной — но каждый раз становилась сильнее. Теперь Рафен окончательно понял, зачем в него вселили эту личинку; она действительно заменяла собой старые и ненадежные цепи и оковы. Каждого пленника, оскверненного подобной тварью, держала незримая цепь; достаточно было одного слова, чтобы выпустить на свободу не поддающиеся описанию муки.
— Ты ведь хотел сюда попасть, правда? — Новый Человек произносил слова невнятно, мелкие брызги крови и слюны вылетали из покореженного рта андрогина. — Тебе нравится то, что ты видишь?
Рафен повел взглядом по сторонам, не веря, что его действительно принесли в башню, куда, как ему казалось, Чейн всеми силами старался не допустить его. Его поразило сходство этого помещения с импровизированным госпиталем, на который его отделение наткнулось на астероиде тау: конечно же, здесь было гораздо светлее — но сейчас Рафен много бы отдал, если б это было не так.
Скамьи и рабочие столы вытянулись длинными рядами, со всех сторон их окружали округлые резервуары, заполненные темной жидкостью. Внутри резервуаров двигались какие-то тени, Рафен решил, что вряд ли хочет приглядываться к ним. Внутри колонии тау это жуткое место казалось заброшенным и пребывающим в беспорядке — а эту лабораторию явно с любовью и вниманием поддерживали в рабочем состоянии. Пара сервиторов — их бесцветные лица были закрыты так, что виднелись только глаза — двигались по периметру помещения, выполняя задания, о которых Рафену оставалось только догадываться.
Ослепительный свет бил из биолюминов, линии которых тянулись по потолку, желтое сияние заливало покрытый плиткой пол и обшитые металлом стены. Свет играл на контейнерах, заполненных скальпелями и клинками — они казались острее и опаснее боевых ножей. Воин подумал, что, возможно, мог бы попытаться воспользоваться одним из них прежде, чем боль вновь завладеет им.
Над их головами, на изогнутых металлических крючьях висели прозрачные емкости из синтетических материалов, в которых, в небольшом количестве жидкости, лежало нечто, что могло быть только кусками человеческих тел. Многие операционные столы были покрыты пластиковыми чехлами — под этими покровами угадывались бесформенные груды похожей на вязкое тесто плоти. В воздухе висел запах крови: не свежей, как на поле брани, а застарелой — полускрытая тоскливая вонь лазарета, места, где от смерти досадливо отмахивались как от чего-то не заслуживающего внимания и только отвлекающего от выполнения основных задач.
Рафен тряхнул головой, стараясь отогнать непрошенное головокружение. Мысли были как болотная тина — вязкими, удушливо-плотными и медленными. Он сделал несколько шагов и увидел прямо у себя под ногами стеклянный диск, вмонтированный в пол. Он вгляделся, и почувствовал, как его внутренности содрогаются от дурноты. Под толстой, затуманенной линзой он видел гнездо, в котором копошилась отвратительная волокнистая масса: дюжины личинок, больших и поменьше, корчились, извивались, стараясь влезть поверх других, хватаясь за воздух ресничками, покрывавшими их тела. Он отвернулся от омерзения, ощущая тяжесть нежеланного пассажира в своем теле. Рафен спрашивал себя — паразит набирает вес, или ощущения обманывают его? Внезапно его охватил ужас: что, если тварь будет расти, медленно пожирая его изнутри? Или случится то, что еще хуже: она сделает его плоть своей собственной?
Он заставил себя взглянуть снова — и на этот раз увидел кое-что еще. Внизу, под шевелящимся ковром личинок, покрытое влажной желеобразной массой… Нечто, состоящее из костяного панциря и мягкой, как тесто, плоти, свернутое в кольцо, чудовищно раздутое.
— Тиранидский зоантроп, — произнес глубокий низкий голос, — во всяком случае, сначала это было именно им — пока я не выловил его, не сплавил его плоть с образцом тканей пожирателей биологической материи; изменил его, дабы он лучше служил моим целям. Так что теперь это создание, можно сказать, стало чем-то бульшим и меньшим, чем было до того.
Голос был знаком Рафену. Он знал — и ненавидел его.
Он вгляделся и увидел фигуру, шагнувшую в помещение через другую дверь в дальнем конце лаборатории. Высокий, как и любой воин Адептус Астартес, вошедший подавлял своим присутствием; от него исходила мрачная, злая сила — сила, делавшая его полной противоположностью благородным воителям, таким, как магистр Рафена — командор Данте. На человеке — хотя он уже очень давно утратил все права называться этим словом — красовался длинный, достающий до пола плащ. Жесткая, местами потрескавшаяся поверхность плаща была составлена из лоскутов человеческой кожи. Кровавый Ангел видел на полах плаща перекошенные беззвучным воплем лица Астартес, сшитые между собой — плоть, срезанную с тех, кто погиб от рук этого убийцы за тысячи лет до рождения Рафена. Плащ был задрапирован поверх тяжелого силового доспеха старинной модели "Максимус" — но древняя броня была переделана, изменена, превращена в нечто нечестивое. Когда-то сиявший золотом и царственным пурпуром, доспех приобрел тусклый темно-винный оттенок, керамитовый панцирь столько раз омывала пролитая кровь, что неровная поверхность брони словно потемнела от нее.
