– Ваша свадьба может быть отложена до тех пор, пока твоя достойная молодая родственница не будет готова заменить тебя, – продолжал Гельд. – Или ты можешь оставаться здесь, уже будучи женой Торварда конунга, пока замена не будет готова. Он даже сам может жить здесь с тобой это время. Словом, мы найдем, как примирить Фьялленланд и Туаль. Нет такого затруднения, из которого здравый ум не мог бы найти выход. Была бы добрая воля.
– Никогда не было такого, чтобы фрии острова Туаль выходили замуж! – жестко отчеканила Эрхина, склоняясь с высоты своего трона и устремив на Гельда взгляд, разящий и грозный, как копье Одина.
– Но ведь Хальмвейг Жрица была женой Харабаны Старого и матерью его восемнадцати сыновей, – мягко и просто, как будто напоминая то, что она случайно упустила из виду, ответил Гельд. – А то, что бывало в древности, священно. То может и должно повторяться в веках. Как говорится, что вверху, то и внизу.
Это было одно из основных положений божественного учения, которое Эрхина была приучена безусловно почитать. Оно, конечно, осталось без возражения, на что Гельд и рассчитывал. Но эта невозможность возразить еще сильнее разжигала ее негодование, и Эрхина судорожно сжимала свой камень-амулет, усилием воли выталкивая из себя и топя в нем свой гнев и раздражение.
– Любовь – величайший дар и благо Богини, – мягко заметил Гельд. – И та, что отказалась от власти и наивысшего почета ради любви, обретет милость Богини и станет героиней многих песен, любимейшей народом.
Эрхина не ответила, и едва ли эти слова дошли до ее сознания. Она желала прославиться обладанием, а не отказом.
– Каков же будет твой ответ, чтобы я мог передать его Торварду конунгу? – с невозмутимой учтивостью спросил Гельд.
– Мой ответ…
Эрхине хотелось просто сказать «нет», но этот необоснованный отказ выглядел бы глупо и не прибавил бы ей чести. Она цеплялась за черный камень, как за якорь, позволявший держать себя в руках, но он не мог подсказать ей, какого ответа заслуживает это неслыханное посягательство на ее независимость и честь!
– Я дам ему ответ, но не сейчас! – надменно и с ледяным спокойствием произнесла она. – Я дам его позже. Возвращайся назад к твоему конунгу. Ты выполнил его поручение, сказал мне то, что должен был сказать. Мой ответ ему передадут те, кому я это поручу.
– Скоро ли будет твой ответ?
– Не позже конца зимы.
– Но зимой Торварда конунга не будет в Аскефьорде. Каждую зиму конунги фьяллей ездят с дружиной по стране, собирая дань. И вернется он только к Празднику Дис.
– Вернувшись, он узнает мой ответ. Это все, что я могу сказать тебе.
Гельд молча поклонился.
Попрощавшись, фьялли ушли из Аблах-Брега и уже на следующий день двинулись вниз по реке Дане, обратно к морю. По пути Гельд внимательно оглядывал берега и посвистывал. Прибыв через пятнадцать дней в Аскефьорд, он подробно пересказал свою беседу с фрией Эрхиной, стараясь не смотреть в лицо Торварда конунга, темневшее на глазах. Поскольку окончательного ответа он не привез, в Аскефьорде не выразили ни радости, ни огорчения и, как сговорившись, почти не обсуждали состоявшееся сватовство. Оставалось ждать. Через несколько месяцев, к Празднику Дис, все уже будет ясно. Конечно, четыре месяца – немалый срок, но большие дела и не делаются быстро.
Гельду было больше нечего тут делать, и он вскоре собрался обратно к внутреннему морю, чтобы от Островного пролива, где остался его корабль, отплыть в Эльвенэс. Эрнольв ярл с дружиной проводил его на два перехода, но дальше не мог: ему предстояло возвращаться в Аскефьорд и брать на себя его охрану, поскольку Торвард конунг уже собрался в зимнюю поездку по Фьялленланду. И только перед самым расставанием он наконец задал Гельду тот вопрос, который все эти дни не шел у него из ума.
– Вот, ты ее видел! – решительно, как и все, что он говорил и делал, произнес Эрнольв ярл. – Как ты все же думаешь: она откажет?
– Откажет! – мгновенно ответил Гельд. – Не хотелось бы быть «восточной кукушкой» [8], но я уверен. И – знаешь что? – Гельд положил руку на широкое плечо своего давнего друга и заглянул ему в лицо. – Тебе я могу сказать. Она откажет, и это будет большой удачей для Торварда конунга. Мне пятьдесят один год, я знал в жизни многих женщин и кое-что в них понимаю. Эта красавица с заколдованной горы, конечно, молода, знатна, умна и все такое. Но она не из тех, чья любовь может сделать мужчину счастливым. Ее любовь и ее ненависть одинаково будут хуже смерти, и самое лучшее – просто держаться от нее подальше. Ты знаешь, я люблю Торварда конунга, и я желаю ему никогда в жизни больше не слышать о ней.
Это прощальное пророчество Гельда, на опыт и проницательность которого можно было положиться, очень смущало честную и преданную душу Эрнольва ярла, тем более что он ни с кем не считал возможным поделиться.
Через некоторое время, когда поделиться все же пришлось, многие в Аскефьорде посчитали, что Гельд Подкидыш в придачу ко всему еще и ясновидящий.
О сватовстве конунга фьяллей на острове Туаль было много разговоров. Ниамор сын Брана день за днем громогласно рассуждал о пагубном упрямстве фрии, из-за которого она не хочет выбрать себе мужа и тем сама навлекает на себя оскорбления со стороны чужаков.
– Если бы у фрии был муж, то любой наглец, который бы посмел на нее глянуть, имел бы дело со мной… то есть с ним! – поправлялся он, но всем было ясно, что «муж фрии» сейчас означает «Ниамор сын Брана». Соперников ему не имелось, а если бы такой и нашелся, то «медведь Широкого Леса» живо бы ему показал, «как трещат в его лапах кости врагов».
«Беден героями остров Туаль!» – с досадой думала Эрхина, отчаянно жалея, что в Аблах-Бреге нет никого, кто мог бы сбить спесь с бывшего военного вождя. А хуже всего было то, что очень многие, как она видела по лицам, в душе соглашались с Ниамором: если бы у фрии имелся муж, к ней бы не сватались. Фрия и военный вождь стали бы двумя опорами острова Туаль, вершинами женской священной и мужской военной власти. Господство принадлежало, конечно, первой, но без второго туалы чувствовали себя отчасти неуютно, и все население, от рыбаков на побережьях до старших жриц, втайне желало, чтобы фрия избрала военного вождя и все снова стало бы как полагается. Эрхина знала или догадывалась об этих молчаливых ожиданиях, но после всего случившегося испытывала особенное отвращение к мыслям о браке.
А ночью, когда Эрхина без сна лежала на своем пышном ложе, к ней являлся еще один гость, еще одна неприятность, с которой требовалось что-то делать. Первое потрясение проходило, но она не могла обрести покоя, томилась, негодовала и гневалась, вновь и вновь вызывая в памяти оскорбительное предложение и отвечая на него мысленным потоком самых горячих речей. Никогда еще ее так не обманывали! Напрасно она думала, что сумела внушить ему любовь и почтение! Попытка Торварда свести ее с божественных высот ужаснула и оскорбила ее, и чем больше она думала об этом, тем тяжелее и резче казалось оскорбление. Ничто в своей жизни Эрхина не ценила так, как честь и счастье быть Богиней, а он отверг в ней Богиню и увидел только женщину. Просто женщину, с которой можно жить в одном доме, спать под одним одеялом, говорить о погоде, улове и прочих житейских пустяках, может быть, даже ссориться! Даже награждая кого-то из мужчин своей благосклонностью, фрия оставалась неподвластной ему: он был обязан ей почтением и верностью, но она не была ему обязана ничем и могла когда угодно поменять его на другого. Но совсем другое задумал для нее Торвард конунг! В его мире правят мужчины, и, посадив ее на женскую скамью в своем доме, он станет господином над ней. Он – человек земного склада, и его любовь к жене не будет благоговейным почтением. Она станет пленницей того мира, где мужчина – воин, правитель, судья и жрец, а женщина – всего лишь хранительница ключей от сундуков, властная распоряжаться только на кухне да в кладовке! Рабыня, хоть и первая над всеми! И неужели она, богиня своего мира, добровольно решится на это? Слава Фрейе, стянуть ее силой в ту темную яму он не может! Она рождена для иного! Отвергнув в ней богиню, Торвард замахнулся на самое дорогое, и даже камень-амулет не мог вместить в себя все возмущение ее горячей и самолюбивой души.
