Конфликт принял затяжную форму. Я сделал им столько зла, сколько смог, и они платили мне тем же. Можно сказать, что они были успешнее. Дрался без палочки я плохо, а они одинаково хорошо и с ней, и без нее. А разобраться с ними «по-семейному» я не мог, потому что после глупой истории на третьем курсе с Алисией Сомерсет я избегал пользоваться своими «фамильными способностями» и добился в этом решительных успехов. Если я позволю этим уродам заставить меня сорваться, то я проиграю свою собственную битву, к ним не относящуюся. Поэтому я пользовался только традиционными средствами школьных разборок. В качестве предохранителя я тщательно восстановил в памяти тот момент, когда в день приезда в школу Фэйт стоял в нашей спальне, направив палочку в живот Макнейру, и собирался отбиваться от кулаков одиннадцатилетнего противника заклятием Черной Магии высшего порядка. Это воспоминание навсегда осталось в моем сознании олицетворением распущенности, беспомощности, глупости и дурного вкуса. Вспоминая именно этот момент, я справлялся с бешеным желанием сделать с гриффиндорцами что-нибудь, соответствующее моим мрачным представлениям о справедливости. Ведь если я прав, и их приятель Люпин такой же, как я, то они наверняка не знают об этом. Так же, как никто, кроме директора, не знает обо мне. Но все попытки разобраться в этом вопросе разбивались о трех охранников Люпина. Трех, потому что с ними еще таскался маленький толстый идиот по имени Питер Питтегрю. В разборках наших он не участвовал, но неприятностей доставлял много.
Я, конечно, мстил. Я закладывал их учителям и подставлял при каждой возможности. Наверное, треть их «подвигов» была спланирована мной, а они просто попадались. Их ловили, за этим я тщательно следил, и Гриффиндор терял баллы, что крайне мне нравилось. И, наконец, я их травил. С огромным удовольствием, между прочим.
К пятому курсу я сам уже слопал такое количество очень разных ядов, что не совсем адекватно мог определить последствия для обычных людей. Особенно в состоянии аффекта, в котором я неизменно пребывал после их нападений.
Самый серьезный срыв случился у меня в феврале, когда, совсем потеряв контроль, я пробрался ночью в гриффиндорскую гостиную и намазал пол под ковром раствором строфантуса, довольно сильной концентрации. Находящимся в непосредственной близости ковер теперь сбивал режим работы сердца. Это в начале. А потом...
Беда в том, что о «потом» я и не подумал. Результат получился шикарный, но мрачноватый. К сожалению, сильнее всего ядовитые испарения подействовали на первокурсников. К обеду следующего дня практически все первачки переселились к мадам Помфри. Как это прекратить, я не знал. Старшие-то не побегут к ней жаловаться на сердцебиение. Единственное, что можно было сделать – это пойти к директору и сознаться. Мысль об этом приводила меня в ужас.
Я сидел в спальне и палочкой прицельно сбивал мух с потолка. Пока не пришел Фэйт. Как всегда, в прекрасном настроении. И возбужденно стал рассказывать, что у Гриффов творится что-то жуткое. Я слушал его, закрыв глаза, и хотел умереть. Время шло, надо было что-то делать...
~*~*~*~
Не могу пройти мимо безобразия.
Так и хочется принять участие!
Как я догадался, что это его работа? Да не знаю даже. Уж очень у него был несчастный вид. Нет, чтоб радоваться, как все нормальные люди.
- Ну и ладно, - преувеличенно бодро сказал я ему, - так им и надо. Было бы из-за чего расстраиваться!
- Ты не понимаешь, - очень тихо ответил он, не открывая глаз. - Те, которые не попадут сегодня в лазарет, завтра, скорее всего, отправятся на кладбище.
Он совсем спятил! Тогда какого черта он здесь сидит?
- Что можно теперь сделать?
- К Дамблдору пойти. Других путей нет.
А чем, собственно, этот путь плох? Хороший путь! Просто отличный! И я попросил его рассказать подробности.
Оказалось, что он не знает, как нейтрализовать действие яда. В гостиную к Гриффам пробрался в своем неизменном расфокусирующем амулете, а пароль подслушал. Должно быть, сильно эти уроды его достали, если он со злости сделал попытку извести их факультет на корню.
В принципе, решение я принял еще когда он сказал про директора. Конечно, надо идти к нему. Если Гриффы передохнут, поналетят родители с министерскими, и виновника обязательно найдут. А я не хочу оставаться здесь без Айса. И почему он не позволяет мне разобраться с Блэком самому? Хотя, я и так почти каждый день с ним «разбираюсь», даже скучно.
~*~*~*~
Фэйт сказал, чтоб я помалкивал и ушел, ни на секунду не изменив своему отличному настроению. В начале года его назначили старостой, держался он всегда очень достойно и был самым популярным в Слизерине человеком. Ему даже семикурсники в рот смотрели.
А к вечеру Эйв рассказал мне потрясающую новость. Оказывается, Сириус Блэк и Джеймс Поттер чуть не извели весь Гриффиндор. Две первокурсницы с Хаффлпаффа, Марта Белт и Джин Паутс слышали вчера у озера беседу этих двух монстров о том, как будет классно намазать ядом пол Гриффиндорской гостиной и посмотреть, что из этого получится. После обеда бдительные девчушки, рыдая и приседая от ужаса возможной мести зверей-гриффиндорцев, поведали Дамблдору о разговоре. Скандал замяли, конечно. Гриффиндор лишился сотни баллов, и никому даже в голову не пришло, что в Слизерине на седьмом курсе учатся Констанция Белт и Джеф Паутс, непосредственно связанные с этой историей. Наверняка старшим было несложно отправить девочек к директору. Кто бы из наших не согласился помочь старосте лишить Гриффиндор сотни баллов? А нейтральный факультет и невинный возраст девчушек вполне ограждал их от мести «благородных» гриффиндорцев.
Я зарекся от таких масштабных действий. То, что благодаря Фэйту все обошлось, вовсе не значило, что можно продолжать в том же духе.
~*~*~*~
Выводы, сделанные Айсом из этой истории, меня позабавили. Я решил, что глобальные катаклизмы его пугают. Зря, конечно, это гораздо интереснее. Они подавляют людей своей неотвратимостью. Но прицельные действия Айса тоже были прелестны.
Через неделю после истории с ковром Айс вовсю развлекался добавлением в тыквенный сок «сонной одури», как он это назвал. Непосредственно в сок он ее не лил, а наносил яд на края стаканов, еще в кухне. Эльфы его вообще не видели. Он хранил кольцо с вензелем из букв K, V и S. Кажется, именно оно давало такой эффект, но, к сожалению, никто кроме Айса до него даже дотронуться не мог. Стаканы он портил прицельно, потому что в кухне было видно на каких столах, что появится.
В его записях этот яд назывался «ATROPA BELLA-DONNA L.», и, когда я увидел запись первый раз, то решил, что Айс посвятил свои подвиги нашей Белл. Он с первого курса на нее поглядывал, но за ней и так таскались все, кому не лень, кроме меня, конечно, а Айс не может находиться там, где «все». У самой Белл был слишком веселый нрав, чтобы променять целую свиту на одного Айса. К пятнадцати годам она была крайне популярна среди юношей всех четырех факультетов, но я знал ее с пеленок, и мне казалось, что все ее «подвиги» - это месть. Месть кузену за Грифф. Стоило им оказаться на расстоянии пятидесяти ярдов друг от друга, как начинался бардак. Она так и не смогла оправиться от его «предательства», что, на мой взгляд, было верхом глупости. Да кому он нужен, этот неудачник? Я даже как-то пытался объяснить ей свою позицию, надеясь, что ее это утешит хоть немного. Она слушала меня скорее из вежливости, потом сказала: «Ах, Люци, ты не можешь понять! Ты совершенно бессердечное чудовище!», и разрыдалась.
