В конце концов, это была её работа.
— И вы не обнаружили плёнки в фотокамере?
Ох, ей и без Нокса было плохо, а тут ещё он сыпал ей соль на рану. В конце концов, она была без сознания. Наверное, это были необыкновенные снимки — никому раньше не удавалось снять Бэтмэна крупным планом — ведь никто и не видел его так близко. Подумать только, так дать себя провести мог только начинающий репортёр! Как она могла ему это объяснить?
— Этот тип передал её мне, — начала было она. — А я не проверила.
Могла ли она рассказать Элли о том, как была потрясена вначале наглыми приставаниями Джокера, а потом холодным поведением Бэтмэна? Она решила, что не стоит.
— Ох, Элли, наверное, я её потеряла, — сказала она, чтобы ничего не объяснять, тяжело уселась на край стола и уставилась на свои туфли.
Элли стало её жалко, он прекратил расспросы и ободряюще похлопал Вики по плечу.
— Я разузнал кое-что о переулке, который тебя интересует, — сказал он мягко.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Твой друг, этот Брюс, показал себя довольно смелым человеком, — добавил он, словно извиняясь.
Просто замечательно. Это было всё, что ей нужно.
— Есть ещё что-нибудь? — спросила она без особого энтузиазма.
Он подвёл её к аппарату для просмотра микрофильмов. Вики встала за его спиной, глядя, как он вращал рукоятку, отыскивая нужную страницу.
— О’кей, — сказал он наконец. — Вот отсюда.
Он отошёл в сторону.
— Наведи фокус.
Вики уставилась на экран. На этот раз Нокс действительно нашёл нечто важное. На экране была первая полоса номера «Готэм Глоб», вышедшего более двадцати лет тому назад.
Через всю страницу крупными буквами проходила шапка: УБИТ ТОМАС УЭЙН!
Известный доктор и его жена ограблены и убиты.
Бандит не тронул ребёнка.
Под заголовком была фотография: двое полицейских склонились над распростёртыми телами. Позади них — санитары с носилками. С краю — маленький мальчик дет десяти, обвивший руками ещё одного полицейского. Вики догадалась: мальчик — Брюс Уэйн. Её поразило выражение его лица, полное горя и отчаяния, будто он заглянул в преисподнюю. Такое же лицо было у Брюса тогда, на площади.
Она узнала и полицейского, на котором повис мальчик. Конечно, сейчас у него седые волосы, он прибавил в весе несколько фунтов, но нет никаких сомнений в том, что это комиссар Гордон в молодости.
— Ничего себе снимочек, да? — голос Нокса вывел её из задумчивости.
— Ах, боже мой. — Она была очень взволнована. — Его родители погибли в том переулке. Вот почему он ходил туда.
Она взглянула на Нокса и вновь обратилась к снимку, не в силах оторваться от испуганного лица ребёнка.
— Это был день, когда их убили.
— Д-да, — согласился Нокс, глядя на экран из-за её спины. — Бедный мальчик, всё произошло у него на глазах.
— Элли, — заговорила она снова, — такое же выражение я видела на его лице и в тот день, когда на городской площади появился Джокер.
Но почему, спрашивала она себя. Вспомнил ли он тогда случайно тот страшный день? Или за этим стояло нечто большее?
— Можно представить, как это повлияло на мальчика, — сказал Нокс. В его голосе слышалось искреннее сочувствие.
Конечно же, она могла себе это представить, но не собиралась пока говорить обо всём Ноксу. То, что она узнала о Брюсе, многое объясняло в его поведении. Она вспомнила этот странный пояс на кухонном столе. И то, как, вернувшись домой с площади, обрадовалась, не увидев там его тела.
Но с тех пор она ничего о нём не знала — ни записки, ни телефонного звонка, ни сведений, что с ним всё в порядке, ни вопросов о том, как она поживает. Чем это можно было объяснить?
Она поняла, что та фотография могла рассказать о Брюсе больше, чем он сам. Она вспомнила, как они беседовали тогда в Узин Манор о том, что у каждого должна быть настоящая цель в жизни.
— Элли, — медленно проговорила она, стараясь выглядеть равнодушной, — не сказано ли в той заметке, сколько лет было его отцу, когда… его убили?
Нокс утвердительно кивнул.
— Да, я записал и это тох<е. Он был молод — только что исполнилось тридцать пять лет.
Тридцать пять? И Брюсу тридцать пять. Она больше не сомневалась. Это должно было случиться.
Она схватила плащ и фотокамеру.
— Мне необходимо уйти.
— О’кей! — приветливо улыбнулся ей Нокс и помахал рукой. — Только не путай свои чувства с работой!
Бедный Элли. Он всё ещё ведёт себя, как отвергнутый поклонник. Но он уже опоздал.
А Вики очень надеялась, что для Брюса ещё не было слишком поздно.
Брюс внезапно проснулся.
Он уснул прямо на карте Готэм-Сити. Он разглядывал её, надеясь, что как-то сможет отыскать Джокера в лабиринте улиц и домов. Он оторвал глаза от карты. Тридцать видеомониторов смотрели на него, показывая тридцать пустых комнат. За спиной послышался шорох. Оглянувшись, он увидел, как Альфред тихо складывает его накидку. Это означало, что дворецкий принёс то, что он просил.
— Документы о моих родителях? — спросил Брюс.
Альфред торжественно кивнул на лежавшую на углу стола папку. Хотя Брюс ещё не до конца проснулся, он заметил, что дворецкий был особенно встревожен.
— Вы что-то хотите мне сказать, Альфред?
— Я уже стар, — ответил дворецкий. — И не хочу провести остаток моих дней, оплакивая своих друзей. Или их сыновей.
Брюс знал, что слова Альфреда были справедливы. Но сейчас уже поздно менять направление действий, определённое, вероятно, ещё в день гибели его родителей. Оно составляло единственное оправдание существования Бэтмэна, и Бэтмэн должен выполнить своё предназначение.
Брюс попросил Альфреда принести ему кофе и открыл папку.
На ступенях здания мэрии Готэма состоялась пресс-конференция. Это было знаменательно уже само по себе. Комиссар Гордон был уверен, что ещё вчера мэр Борг проводил бы её на новых парадных трибунах, возведённых на городской площади. Мэр надеялся, что эти трибуны и связанный с ними праздник положат начало возрождению всего лучшего в их городе.
Но Джокер разрушил все планы. Его преступные действия, наоборот, превратили эти трибуны в символ преступления и анархии — что приносило Готэму зло. И, хотя Бэтмэн вспугнул его, Джокер, в определённом смысле, мог говорить о своей победе.
На следующий день трибуны были снесены.
Борг прокашлялся и заговорил. Микрофоны далеко разносили его голос.
— Праздник двухсотлетия города откладывается на неопределённое время.
Это было всё, что он смог сказать. Берг отошёл в сторону, уступая место, центральное место, новому спикеру администрации Готэма Харви Денту. Комиссар Гордон не мог и предполагать, что доживёт до того дня, когда мэр потеряет дар речи и не сможет рассказать о том, что с равным успехом можно было бы назвать и славой, и трагедией Готэма. Возрождение города было не чем иным, как личной мечтой мэра, которая должна была увековечить его имя в памяти потомков и в исторических трудах. Провал этих планов означал крах всей его политической карьеры. Впервые за всё время пребывания в администрации Борга Гордону было по-настоящему жаль его.
