Я повернулся к Шахар, стоявшей на ярусном возвышений возле стены. Она крепко обхватила себя руками, как будто спасаясь от холода, и с таким безразличием на лице, что вряд ли оно было наигранным. Все ее родственники разбились на группки по двое-трое и, как могли, успокаивали друг друга. И лишь она стояла одна.
Я немного поразмыслил, потом оставил Деку и подошел к ней. При моем приближении она резко повернула ко мне голову. Нет, это не была беспомощность от пережитого потрясения. Неуловимое изменение позы превратило растерянную девушку в хладнокровную королеву, способную поработить родного брата. Однако я уловил и некую опаску, ведь ту схватку она проиграла.
Дека смотрел, как я подходил к ней, но к нам не присоединился.
– Может, тебе связаться с Ремат? – ровным голосом спросил я.
Она чуть успокоилась, распознав невысказанное предложение перемирия.
– Я пыталась. Мать не ответила. – Она отвела взгляд и принялась смотреть, как за просвечивающими стенами клонится к западу солнце. К западу. Туда, где осталось Небо. – Да, собственно, и зачем? Войско на месте и под ее командованием, как тому и следует быть, а кроме солдат там писцы, отряд тайных убийц и домашние войска вельмож. А здесь у нас только самое необходимое, да и людей – раз-два и обчелся. Мы никакой серьезной помощи не можем им предложить.
– Помощь не обязательно должна иметь вещественное выражение, Шахар, – сказал я.
Я до сих пор каждый раз удивляюсь, вспоминая, что Ремат и Шахар любили друг друга. Трудно привыкнуть к тому, что Арамери вели себя как обычные люди.
Она вновь посмотрела на меня, но уже с меньшей напряженностью во взгляде. Она что-то взвешивала про себя.
И тут Рамина воскликнул:
– Что-то происходит!
Мы сразу напряглись.
Воздух задрожал – и не в сфере, а в зале, в нескольких футах над созерцаемой нами картиной и чуть в стороне от нее. Солдаты потянулись к оружию. Высокородные дружно ахнули, кто-то вскрикнул. Дека и другие писцы изготовились ворожить, некоторые достали недорисованные заготовки сигил.
Потом изображение прояснилось, и мы увидели Ремат. Угол зрения был довольно странным: наверное, это работала сфера видения, вделанная в ее каменный трон. Мы смотрели как будто из-за плеча сидевшей Ремат.
А перед ней в приемном зале Неба стояла Узейн Дарр.
Шахар затаила дыхание и сбежала по ступеням возвышения, словно стремясь войти в изображение и помочь матери.
Солдаты в зале для приемов стояли с оружием наголо. Мечи, пики и арбалеты смотрели на Узейн, но никто не нападал. Очевидно, Ремат им запретила. Только две ее охранницы-дарре заняли позицию между ней и Узейн: они сидели на корточках, держа руки на ножах. Узейн не обращала внимания на стражу, бесстрашно и гордо стоя посреди зала. Она пришла без оружия, хотя и при полном доспехе воительниц Дарра: кожаный пояс, тяжелый меховой плащ – отличительный знак полководца и пластинчатая броня из чешуешпата, легкого и прочного материала, изобретенного дарре несколько десятилетий назад. Избавившись от беременности, она смотрелась выше.
– Насколько понимаю, это тебя нам следует благодарить за костюмированную постановку внизу, – сказала Ремат. Говорила она, слегка растягивая слова, как будто ей было смешно.
Узейн слегка наклонила голову. Я думал, что она ответит на даррском, ведь я помнил, насколько не в чести там теперь чужие языки, но она звонко и чисто произнесла на сенмитском:
– Мы, северяне, предпочитаем вести битвы иначе. Использовать магию, даже нашу магию, – это отдает трусостью. – Она пожала плечами. – Это вы, Арамери, деретесь без чести.
– Верно, – согласилась Ремат. – Итак, полагаю, у вас есть требования?
– Наши требования очень просты, Арамери.
Употребление одного лишь родового имени было, по даррским понятиям, знаком уважения, так они обращались лишь к самым грозным врагам. Амнийцы, напротив, принимали это за крайнюю непочтительность.
– Я и мои союзники, – продолжила Узейн, – которые тоже стояли бы здесь, не потребуйся совокупная сила всех наших чародеев и мастеров туска лишь для того, чтобы пронести сквозь ваши заслоны одного-единственного человека, – так вот, мы требуем, чтобы ваша семья отказалась от мировой власти и всех ее атрибутов. Ваша сокровищница должна быть поделена: половина отойдет Благородному Собранию для равного распределения между всеми народами. Тридцать процентов пойдут ордену Итемпаса и другим укоренившимся верам, занятым служением обществу. Себе можете оставить двадцать процентов. Вы утрачиваете право обращаться к Благородному Собранию. Оно решит, сохранит ли Небо-в-Тени свое представительство. Вы должны распустить свое войско и разослать его полководцев по разным странам, уволить писцов, шпионов, убийц и прочих приспешников. – Узейн мельком глянула на даррских охранниц, ее взгляд был полон презрения. Сфера не позволяла увидеть, как приняли его женщины. Тем временем прозвучало новое требование: – Своего сына ты отошлешь обратно в «Литарию», тебе он все равно не нужен. – У Деки, стоявшего неподалеку, перекатились на скулах желваки. – А дочь отправишь на десять лет в какое-нибудь иное королевство, чтобы постигла обычаи другого народа, а не только амнийцев, этих высокомерных убийц. Выбор королевства останется за тобой. – Узейн тонко улыбнулась. – Впрочем, Дарр готов по-доброму встретить ее и оказать все уважение, какое она сумеет заслужить.
– Лучше я отправлюсь в преисподнюю, чем к этим варварам! – отрезала Шахар. – Они там еще с деревьев не слезли!
Высокородные согласно отозвались сердитым бормотанием.
Но Узейн еще не завершила речь.
– Если совсем кратко, – сказала она, – мы требуем, чтобы Арамери стали обыкновенной семьей, а миру предоставили самоуправление. – Она помолчала, озираясь. – Ах да! Еще вы должны покинуть этот дворец. Присутствие Неба оскверняет Древо, созданное Йейнэ. И, откровенно говоря, всем до смерти надоело смотреть на вас снизу вверх. Отныне вы станете жить на земле, как и подобает смертным.
Даррская предводительница смолкла. Ремат выждала еще некоторое время.
– Это все? – осведомилась она.
– Пока – да.
– Могу я спросить?
Узейн приподняла бровь:
– Можешь.
– Это вы в ответе за убийство членов моей семьи? – Ремат говорила вроде бы легко и спокойно, но скрытую угрозу не распознал бы только полный глупец. – В смысле, вы с единомышленниками.
Уверенность Узейн впервые поколебалась.
– Это не было наших рук делом. Воевать руками убийц у нас не в обычае.
А вот у амнийцев – очень даже в обычае. Но говорить об этом она не стала.
– Так чьих же?
– Это сделал Каль. – Узейн улыбнулась, но очень невесело. – Каль-мститель, как мы его называем. Он богорожденный, и он во многом помогал мне, моим предкам и их союзникам. Но с тех пор мы убедились, что он лишь использовал нас, преследуя какие-то свои цели. Мы порвали с ним, но, боюсь, вред уже причинен… – Она помолчала, стиснув зубы. – Он убил моего мужа и множество членов Совета воинов. Пусть это послужит тебе утешением.
