– Зачем же ты попросила Йейнэ создать Эхо, если не хочешь перейти сюда? – спросила Шахар. Она пыталась говорить здраво, но непроизвольно покачивала головой, безмолвно отрицая происходившее. – Зачем ты это делаешь, мама?..
– Мне снилось не только Небо. – Ремат неожиданно отвела взгляд от Шахар и посмотрела на нас с Декой. – Я видела гибель всего сущего, господь Сиэй. Небо – лишь первая ласточка. И только вы можете это остановить. Вы с Шахар и ты, сын мой. Вы трое – ключ ко всему. Я построила Эхо для того, чтобы вы уцелели.
– Мама, – напряженно выговорил Дека. – Это же…
Она покачала головой:
– Нет времени…
Прервавшись, она обернулась к солдату – тот подошел и что-то сказал ей вполголоса. Выслушав, она кивнула. Солдат убежал, а Ремат вновь обратилась к нам, улыбаясь:
– Они лезут по Древу.
Кто-то в Мраморном зале закричал. Осунувшийся Рамина выступил вперед:
– Ремат, разрази тебя боги, какой смысл оставаться, если…
Ремат вздохнула, на миг став похожей на себя прежнюю:
– Я же сказала: я видела, как все должно произойти. Если я умру вместе с Небом, останется надежда. Моя смерть станет повитухой великих преобразований. Она распахнет путь будущему. Если же я спасусь бегством, кончится все! Рухнет весь мир! Так что решиться было очень просто, Рамина… – Ее голос смягчился. – Но… Ты скажешь ей, хорошо?
Он стиснул зубы, а я стал гадать кому и о чем. Потом вспомнил: Морад. Ее в зале не было – наверное, помогала Гневу готовиться к возможному нападению. А я и не думал, что Рамина о них знал. Впрочем, он был единственным, кому Ремат могла доверить свою тайну. Без сомнения, и Морад знала, что настоящим отцом детей Ремат был Рамина. Любовь и тайны накрепко связали этих троих.
– Скажу, – пообещал Рамина, и Ремат благодарно кивнула.
– И я скажу, – встрял я.
Она вздрогнула. Потом на ее лице медленно проявилась улыбка.
– Господь Сиэй, неужели я начала тебе нравиться?
– Нет, – сказал я, скрещивая руки на груди. Мне нравилась не она, а Морад. – Я просто не такой уж безнадежный мерзавец.
Она кивнула:
– Ты любишь моего сына.
Настал мой черед вздрогнуть. Самообладания еле хватило, чтобы не покоситься на Деку. Боги благие, что творит эта женщина? Если хоть кто-нибудь из нас переживет этот день, эта семейка точно придумает, как использовать против Деки нашу с ним связь. А может, она просто считала, что он справится?
– Да, – признал я.
– Ну и хорошо. – Она взглянула на Деку и сразу отвела взгляд, словно ей тяжело было его видеть. Краем глаза я заметил, как сжались его кулаки. – Я могла защитить только одного из своих детей, господь Сиэй. Пришлось сделать выбор. Понимаешь? Но я… Я сделала, что могла. Быть может, когда-нибудь ты…
Ее голос прервался, и она еще раз быстро взглянула на сына. Я отвернулся, не желая видеть, что между ними происходило, и увидел, как отворачиваются другие присутствующие в зале. Не годится смотреть на то, что предназначено лишь для двоих. Да, подумалось мне, Арамери и вправду переменились с прежних времен. Зрелище страданий им больше не нравится.
Но потом Ремат вздохнула и снова повернулась ко мне. Она ничего не сказала, но я понял: она знала. Я коротко кивнул: да. Я и Шахар тоже люблю. Правда, не очень понятно, надо ли мне это?
Кажется, Ремат удовлетворил мой молчаливый ответ. Она тоже кивнула, и тут Небо вновь содрогнулось, а картинка перед нами замерцала. Дека что-то пробормотал на божественном языке, заставив изображение выправиться, но я-то видел, что передача начала сбиваться. По краям уже пропадала четкость, исчезали яркие краски.
– Довольно. – Ремат потерла глаза, и я ощутил неожиданный укол сострадания. Когда она вновь подняла голову, на ее лице была прежняя сухая деловитость. – Семья и весь мир теперь в твоих руках, Шахар. Не сомневаюсь, ты хорошо справишься с обоими.
Картинка пропала. Сделалось очень тихо.
– Нет, – прошептала Шахар. Она так вцепилась в спинку кресла, что побелели костяшки. – Нет…
Дека, наконец-то смягчившись, подошел к ней:
– Шахар…
Она стремительно обернулась к нему. Взгляд у нее был такой дикий, что я поначалу решил: свихнулась!
Но она схватила за руку сперва Деку, потом меня, и магия пронзила меня, словно огненный протуберанец готовой родиться звезды. И второй мыслью, посетившей меня, было:
«…Срань демонская, только не это опять!..»
И мы стали Нами.
Став единым целом, Мы простерли Свою руку, незримую и всесильную, и взяли в ладонь крохотную одинокую пылинку под названием Эхо. А потом, действуя заодно, мы устремили эту пылинку на запад, так быстро метнув ее на другой конец мира, что всем находившимся внутри полагалось бы погибнуть. Но у одного из Нас (у Деки) хватило ума сообразить, что такая скорость непереносима для смертных, и Мы обуздали вокруг пылинки течение стремительных сил, дабы ничто живое не пострадало. Другая же часть Нас (это я) была достаточно умудрена в делах магии, и я заговорил с взнузданными силами, успокаивая их возмущение, чтобы они, оскорбившись, не разнесли все кругом. И при этом Нас вела воля – Шахар, моя несравненная Шахар! Она прокладывала Нам путь, устремляясь к одной-единственной цели.
Мама…
Мы разделяли эту мысль. Даже я, а ведь я терпеть не мог Ремат. Даже Дека, чьи чувства к родительнице сплетались в противоречивый клубок, описать который не было средств ни в одном языке смертных. (Подходящее слово имелось в божественном языке – «вихрь».) И для каждого из Нас слово «мама» подразумевало что-то свое. Для меня – мягкая грудь, прохладные пальцы и голос двуликого божества – Наха-Йейнэ, – шепчущий ласковые слова любви. Для Шахар – страх пополам с надеждой, мгновенное тепло одобрения в ледяных глазах и единственное объятие, эхо которого будет звенеть у нее в душе до конца дней. Для Деки… Ах, мой Дека! Для него «мама» означало «Шахар». Свирепую маленькую защитницу, готовую заслонить братика от всего мира. А еще – богорожденного мальчика с усталыми глазами древнего старца, который тем не менее по-доброму улыбался ему, гладил по голове и помогал быть сильным.
Вот что вело Нас и помогало не разъединять рук.
Когда Мы приблизились к Небу-в-Тени, дворец замедлил движение. Мы видели все и повсюду в тех пределах, что Нас занимали. На земле вне пределов города стояло небольшое войско, составленное из разноплеменных северян. Среди них была и Узейн Дарр. Сидя на быстроногой низкорослой лошадке, она смотрела на город сквозь сложное устройство из линз, делавшее далекое близким. Мы описали спираль, сходную с раковиной моллюска-кораблика, и увидели, как разбегаются вменяемые жители города: все крупные улицы были безнадежно запружены. Потом нам попался мертвый человек в маске. Рядом с ним, припав на корточки, плакала женщина – его мать. Еще ближе к центру. На улицах хлопотали богорожденные: они спасали своих верных, помогали всем, кто просил помощи. Они делали все, что могли, но этого было недостаточно. Почему-то нам всегда лучше удавалось разрушать, а не защищать. Вновь к центру! Теперь нам попадались носители масок – в основном те, чьи тела плохо служили им из-за старости или болезни. Отстав от своих более ловких товарищей, они все-таки продолжали хромать в сторону Древа. Вперед, вперед! Мертвые солдаты в помеченной сигилами белой броне «Ста тысяч легионов». Их тела усеивали ступени Зала, валялись выпотрошенными на Гульбище, свисали из окон ближних зданий. У одного отсутствовала голова, но руки продолжали сжимать арбалет…
