Орден рассчитывал, что он не прольет еще больше крови, поэтому Кровавый Ангел должен был выбираться. Кравин прижал здоровую руку к обрубку, пытаясь унять кровотечение, и заставил себя встать. Его права нога невыносимо болела, но не была отделена от тела и работала. Он с трудом прошелся и, обнаружив уклон, ведущий вверх, побрел в его сторону так быстро, как мог.
Через некоторое время, которое он оценил как несколько минут, Кравин понял, что шлем нужно было взять с собой, чтобы следить за отсчетом. В его голове вяло сформировалась мысль, что для этого уже было слишком поздно. Он практически не мог думать, все силы уходили на то, чтобы ставить одну ногу перед другой. Лицо и нога невыносимо болели, но Кравин больше беспокоился из-за того, что кровь просачивалась между его пальцев и капала на пыльные камни.
Он — Кровавый Ангел и не потеряет сознание от потери крови. Он доберется до поверхности или умрет стоя на ногах, когда катакомбы обрушатся.
Конец камня, засевшего в его груди, слегка зацепился за стену, и Кравин почувствовал, как он уткнулся в его второе поврежденное сердце. Боль была настолько сильной, что космодесантник чуть не потерял сознание, но повторение медитативных слов помогло справиться с этим. Слов, которым он обучал других членов ордена, и которые помогали справиться с «красной жаждой». Продолжая бормотать, Кравин наклонился и протиснулся в более широкое пространство.
Космодесантник понял, что находится недалеко от поверхности. Он был близко.
Затем, вдалеке, прозвучал мощнейший взрыв, отдававшийся в каменных стенах и полу. Потолок над его головой начал осыпаться, и Кравин сделал то, на что считал себя неспособным — побежал.
Кравин бежал, не обращая внимания на пылавшую боль. Он чувствовал близость смерти, пригибаясь, чтобы пролезть под аркой, которая обрушилась у него за спиной. Зрение подводило его, в уголках глаз начала появляться тьма, сузившая обзор до размытого тоннеля. Он бежал по одному коридору, затем по следующему, уворачиваясь от падающих камней.
Кравин чувствовал, как в нем закипает злость из-за несправедливой смерти, но не его, а отца всех Кровавых Ангелов.
Нет, он не поддастся «черной ярости», не сейчас. Он не должен был чувствовать злость от близости смерти, а думать о важности своей ноши.
Он бежал через узкий мост над глубоким оврагом, под его шагами крошился камень. Кравин был близко к выходу, но почти потерял зрение, и начинал оступаться на больную ногу.
Что-то загородило мост. Нависшая тьма была настолько же высокой, как и он сам. Выживший враг, гора камней или иллюзия его разума? Кравин не мог понять, что это было, и махнул рукой, рассеивая тень, которая или упала в обрыв или никогда не существовала и исчезла с глаз.
Когда Кравин ступил на более твердую землю, мост обвалился. Кровавый Ангел упал на одно колено, его тело требовало остановиться и отдохнуть.
Нет, осталось немного. Он снова поднялся и побрел вперед неровным шагом. Кравин был уверен, что выход рядом, но воздух заполнила пыль, выброшенная взрывом, в которой он задыхался и начал терять нужное направление. Он боялся, что заблудился.
Но всё же он вышел на свет, пыль рассеялась, и Кравин обнаружил, что на него направлены болтеры десятка его товарищей из кордона, выставленного чтобы предотвратить побег кого-либо из обитателей катакомб.
— Брат! — сказал один из них, бросившись на помощь. Зрение уже практически отказало ему, и Кравин позволил уложить себя на землю, закрыв оставшийся глаз. Он не знал, кто ему помогал и не был уверен, что с такими ранами его самого узнают.
— Изначальная Спираль… — сказал Кровавый Ангел, пришедший на помощь, его голос звучал где-то далеко, — сангвинарный жрец…Ради Императора, это Кравин. Быстрее, перевяжите его раны. Мы должны спасти его кровь…
Голос был едва слышен, и Кравин перестал обращать на него внимание. Хотя жизнь и ускользала из его тела, погружая Кравина во тьму, он знал, что кровь из его жил, бежавшая в телах сангвинарных жрецов многих поколений, будет сохранена и передана другому.
Кровь примарха, наследие Кровавых Ангелов.
Кровь Сангвиния.
Джеймс Сваллоу
Сердце ярости
В теплой кровавой мгле, за завесой плотного, чрезмерно густого воздуха бьется сердце.
Часы отбивают последние минуты жизни. Этот непрерывный ритм откликается эхом во всем его теле. Ритм, что медленно, но верно ведет к безумию Жажды.
Сердце, наполненное жизненной влагой, прижато к грудной клетке; удары молота становятся чаще и чаще. Они грозят вырваться наружу и поглотить его без остатка. Все его чувства захвачены в кольцо этой силы — шумит в ушах, темно в глазах, в ноздрях — острый запах застарелой ржавчины… И вкус.
О да, вкус! На языке и клыках застыл резкий мясной привкус, напоминающий горелую медь. Болезненная, неистовая жажда напиться досыта…
Над ним сгустились красные и черные клубы, обступили, с ревом увлекли в пустоту и обрекли на поражение. Враги, над которыми ни он, ни его братья никогда не смогут одержать победу — непреодолимая Красная Жажда и ее ужасный близнец, исступленная Черная Ярость.
Унаследованный недуг, враги, с которыми он, как и все его братья, вынужден сражаться вечно, потому что эти враги заключены внутри него самого. Отравленные нити вплетены в канву его ДНК — дар-проклятие господина и повелителя, пребывающего в объятиях смерти уже десять тысяч лет.
Сангвиний. Примарх, благороднейший из сыновей Императора. Великий, Светлейший Ангел.
В крови гремели навеки оставшиеся в памяти тысячелетия и удар, погубивший прародителя. Кровь наполняла несравненная мощь и сила ангельского блеска примарха. Но другая сторона этой золотой монеты была темна. Темна, как ярость, темна, как жажда. Темнее любого проклятия, порожденного преисподней со времен сотворения мира.
Это было их даром и проклятием. Злым зеркалом, в котором отражались монстры, живущие в каждом из братьев ордена Кровавых Ангелов.
Кодиций Гарас Норд преклонил колени на плитах храма. Тишину нарушал лишь шепот серво-черепов, что реяли высоко под сводами, равнодушно следя за одиноким космодесантником. Внушительная фигура склонилась в молитве перед простым железным алтарем. В тусклом биолюминесцентном свете его лицо казалось осунувшимся. Отблески плясали на темно-синей броне и золотом изображении черепа на груди. В темноте отчетливо проступал глубокий, сочный, кровавый цвет наплечника и герб ордена в виде крылатой рубиновой капли. Матрица кристаллического нимба-капюшона поблескивала над склоненной головой. Свет осуждающе выхватывал из тени легкую дрожь пальцев Норда, закованных в перчатки и сложенных в знамении аквилы.
