Вперед!
И вот наконец оно – Мировое Древо.
Его ствол накрыла ползучая армия крохотных созданий, некогда бывших мыслящими людьми. Маскеры карабкались вверх, демонстрируя проворство и силу, невозможные для человеческой плоти. И для некоторых путь наверх действительно оказывался гибельным. Мы видели, как они падали: магия дотла выжигала все, на что были способны их тела. Однако большинство продолжало ползти вверх, надежно цепляясь за складки и трещины грубой и толстой коры. По прямой вверх до Неба было всего-то полмили. И некоторые носители масок уже достигли середины пути.
Шахар увидела это и закричала: «УМРИТЕ!» – и Мы закричали вместе с ней. Мы простерли Свою всесильную руку к Древу и принялись смахивать ползущих десятками, сотнями… Они, по сути, были уже мертвы, и поэтому иные из них вставали и возобновляли подъем. Мы крушили и давили их. А потом Мы снова развернулись вовне и сметающей волной ярости понеслись к Узейн и ее воинству. Мы жаждали ощутить вкус их страха.
И они действительно испугались. Приблизившись, Мы явственно поняли это. Но боялись они не Нас.
Тогда Мы оглянулись и увидели то же, что и они. В воздухе над городом стоял Каль. Стоял и смотрел на дело своих рук. И вид у него был не слишком довольный.
Мы были куда сильнее его. Мы в свирепом восторге занесли руку для разящего удара…
«…мой сын…»
…и остановились, впервые утратив решимость. Из-за меня.
У Нас не было плотского облика, и Каль Нас не видел. Он смотрел на то, что разворачивалось внизу, и его губы были сжаты в черту. В одной руке он держал странную маску. Теперь она была завершена… но не вполне. Каль мог держать ее, не испытывая видимого неудобства, но в маске не чувствовалось могущества. Она не обладала способностью сделать из него нового бога.
Потом он поднял руку… И это моя вина, не Наша, а только моя, потому что я – бог и должен был сообразить, что у него на уме. Но я не сообразил, и утраченные жизни до конца времен будут преследовать мою бессмертную душу.
Он выметнул силу, сходную с упругим тысячехвостым кнутом. Эти хвосты устремились вперед, пронзая камень и здания, и каждый своим крючочком зацепил цель: едва заметное углубление на каждой маске, такое крохотное, что его и ощутить-то было нельзя. (Время больше ничего не могло от Нас скрыть, и Мы увидели, как Каль совершал воистину божественный труд, нашептывая во сне спящим мастерам туска, вдохновляя их, направляя их искусство. Мы увидели, как озирался Нсана Поводырь, ощутивший вторжение в свое царство. Но Каль был слишком хитер, и обнаружить его Нсана так и не смог.)
Мы увидели, как все маски вдруг замерцали бело-голубым светом…
…а потом взорвались.
Их было слишком много. И находились они слишком близко к основанию Древа, куда мы сметали ползущих. Поняв, что сейчас будет, мы закричали и рванулись обратно…
Но даже боги не всемогущи.
У корней Мирового Древа вздулось клубящееся пламя. Затем с громовым эхом пронеслась ударная волна. (Эхо. Эхо…) И наконец послышался медленно нарастающий невероятный стон Древа. Он усиливался так медленно, что еще несколько секунд Мы позволили себе не верить в необратимость случившегося. Но потом ствол Древа лопнул, метнув в разные стороны гигантские щепки. Рушились здания, улицы выворачивало наизнанку. Крики гибнущих смертных смешивались с горестным стенанием Древа, пока оно наконец не начало крениться, а потом и валиться с чудовищной, невероятной медлительностью. Оно падало прочь от Тени, и Мы сочли это благословением.
И вот его крона, обширная, точно горный хребет, грянулась оземь.
Невероятный удар породил волну сотрясений, изменивших лицо земли во всех направлениях, докуда хватал человеческий глаз.
Мы видели, как Небо разлетелось на сто тысяч обломков.
А он стоял высоко над Нами, и его лицо было маской неистового торжества, не в пример маске в его руках: Каль. Он воздел маску над головой, закрыл глаза. Теперь она сияла и переливалась, менялась, дрожала – напоенная в конечном итоге не менее чем миллионом человеческих жизней, только что напитавших ее. Ее форма и орнаменты вспыхивали, переплавляясь, образуя черты совершенно нового архетипа, означавшего неумолимость, бездонное знание, величие и средоточие всяческой власти. Как у Нахадота, Итемпаса и Йейнэ – если бы кто-то смыл их личностные черты и оставил только голую суть. А суть эта была Бог – в предельном выражении формы и содержания.
Мы ощутили, как маска испустила зов. И прежде чем Каль исчез, на этот зов что-то ответило.
В тот момент Мы разъединились. Горе Шахар, боль Деки, мой ужас – разные проявления одного, в сущности, чувства, но у каждого из нас они достигали такой мощи, что единство целого оказалось нарушено. Но не до конца; Мы (я) успели запоздало припомнить, что находимся в летающем дворце, который изначально задумывался как плавающий и уж точно не продержится долго как падающий. Поэтому Мы (я) огляделись и приметили поблизости озеро Светлокно – скучную, но вполне подходящую лужицу посреди еще более скучных сельских угодий. В нее-то Мы со всей мыслимой осторожностью и опустили хрупкую раковину Эха. То-то, верно, порадуется Узейн: Светлокно было мало и непритязательно по сравнению с безбрежным океанским простором. Теперь дворец будет отделять от берега всего-то несчастная миля воды; при желании вплавь можно добраться. Вот, стало быть, чем кончился замысел Ремат по уединению Арамери. Те из них, что уцелели, станут теперь куда доступнее прежнего – и намного ближе к земле.
А потом Мы прекратили существовать. Остались только Дека, Шахар и я. Мы смотрели друг на друга, и могущество постепенно покидало нас. Потом мы одновременно рухнули, и благословенное ничто приняло нас.
21
Мир изменился. Все изменилось.
Дека и Шахар очнулись на следующий день. Я же по причинам, о которых остается лишь догадываться, проспал целую неделю. Меня водворили в Декины покои и заново познакомили со старой подружкой – трубочкой для кормления. Как и следовало ожидать, я опять состарился. Не очень сильно на этот раз, всего лет на десять. Теперь мне было лет шестьдесят с небольшим. Точнее угадывать не имело смысла. В этом возрасте несколько лет туда-сюда большой разницы не составляют.
За ту неделю, что я провалялся во сне, война кончилась. На следующий день после падения Неба Узейн прислала сообщение в Эхо. Речь шла не о сдаче; просто в свете происшедшей трагедии они с союзниками желали предложить перемирие. Между строк легко читалось: она и ее единомышленники стремились уничтожить Арамери и их солдат, а может, и кого-то еще, когда человечество возобновит бесконечные междоусобные войны. Однако никто, даже закаленные воительницы Дарра, не оказался готов к зрелищу обрушенного Древа, вдребезги разнесенного города и той исковерканной пустыни, в которую превратился центральный Сенм. Как мне впоследствии рассказали, свирепые северянки приняли участие в спасательных работах и их помощь приняли с благодарностью, хотя именно они, пускай неумышленно, вызвали катастрофу. В те жуткие первые дни всякая помощь была кстати.
