Участие «Литарии» сказалось в том, что все представители прибыли незамедлительно: оттуда загодя разослали по городам и весям писцов, чтобы помочь тем приглашенным, кто не мог нанять своих. Прошло менее суток, и в Эхо собралось несколько сотен первейших людей этого мира – чиновников, важных предпринимателей, влиятельных придворных. Конечно, здесь были не все, кто действительно влиял на судьбы народов, и далеко не все, кто составлял эти самые народы. Но все лучше, чем ничего.
Я пригласила их в Храм – единственный зал дворца, достаточно просторный, чтобы вместить всех гостей. Обращаясь к ним, я встала на том месте, где мой брат и мой лучший друг впервые показали мне, что значит любить. (Мысли об этом очень отвлекали меня, и я старательно отгоняла их.)
А потом я заговорила.
Я сказала этим людям, что мы, Арамери, отказываемся от мировой власти. Нет, не в пользу других благородных семейств, ибо это лишь приведет к усобицам и войне. Основная часть нашей сокровищницы и управление войсками перейдет в ведение нового управляющего собрания. Оно будет состоять из присутствующих здесь либо их полномочных представителей. Жрецов, писцов, богорожденных, купцов, вельмож и простонародья. То есть всех слоев населения. И это собрание, или правительство, будет издавать указы, проводить выборы, делать еще что-то, что оно сочтет подобающим, управляя вместо нас Ста Тысячами Королевств.
Сказать, что я их весьма озадачила, – это ничего не сказать.
Когда поднялся крик, я просто ушла. Деяние немыслимое для правительницы Арамери, но я ведь больше не правила. К тому же у меня, как и у всех смертных, близко соприкоснувшихся с Вихрем, еще звенело в ушах, несмотря на целительное действие сигил наших писцов. Я совершенно не могла выносить громких звуков, а из-за шума и гама мое здоровье точно бы пошатнулось.
Ища спокойствия и тишины, я вышла на один из причалов Эха. Этот пирс был одним из немногих, не пострадавших во время стремительного перелета дворца из океана в озеро Светлокно.
С причала открывался вид на берег озера и беспорядочный, сомнительной красоты городок выживших. Я успела соскучиться по беспредельному океану, по плывущим над головой облакам. Впрочем… если бы дворец, как прежде, плавал по морю, сумела бы я привыкнуть к ветру и вечно катящимся волнам?
Сзади послышались шаги.
– А ты все-таки сделала это, – услышала я.
Я обернулась и увидела подошедшую Узейн Дарр. Ее левый глаз и всю левую половину лица закрывала плотная повязка, одна рука лежала в лубке. Может, были и еще раны, но доспех и одежда не позволяли их разглядеть. На мгновение мне сделалось неуютно: стражники Гнева, вечно торчавшие поблизости, именно в этот момент куда-то подевались. Однако в здоровой руке Узейн не было ножа, и я решила считать это добрым знаком.
– Да, – подтвердила я. – Сделала.
– Почему?
Я удивленно моргнула:
– А почему ты спрашиваешь?
Она тряхнула головой:
– Из любопытства. Из желания лучше узнать врага. Просто со скуки.
Моя выучка возбраняла мне улыбаться, но все же я улыбнулась, потому что мне больше не было дела до этой выучки. И еще потому, что так, я уверена, поступил бы Дека. Сиэй, как я подозревала, пошел бы еще на шаг дальше, ведь он всегда делал еще один шаг. Чего доброго, он предложил бы посидеть с ее ребятишками. И она, чего доброго, ему даже позволила бы.
– Я устала, – сказала я Узейн. – Не стоит женщине взваливать себе на плечи весь мир, не стоит, даже если ей этого хочется. И даже если помощники есть.
А у меня помощников больше не было.
– И все? – спросила она.
– И все.
Она умолкла. Отвернувшись, я облокотилась на перила. С берега через озеро тянуло ветерком, он нес запахи водорослей, гниющего урожая и людского горя. Небо затянули тяжелые тучи. Казалось, вот-вот разразится гроза, но дождя не было уже несколько дней. Повелители небес скорбели об утраченном сыне, и мы теперь долго не увидим ни солнца, ни звезд.
Пусть Узейн пырнет меня в спину, если очень хочется. Мне было, собственно, все равно.
– Я сожалею, – проговорила она наконец. – О том, что погибли твоя мать, брат и…
Она не договорила. С пристани был хорошо виден в отдалении ствол Древа – он заслонял горы на горизонте. Останки Неба казались россыпью белых драгоценностей вокруг сломанной короны.
– Я была рождена, чтобы изменить этот мир… – прошептала я.
– Что-что?
– Высказывание, приписываемое нашей Основательнице, самой первой Шахар, – пояснила я и улыбнулась собственным мыслям. – За пределами семьи оно не слишком известно, поскольку, в сущности, святотатственно. Блистательный Итемпас, как мы помним, не одобряет перемен.
– Ммм, – неопределенно прозвучало в ответ. Должно быть, Узейн усомнилась в здравости моего рассудка. Ну и пускай.
Спустя некоторое время она ушла. Наверное, вернулась в Храм – отвоевывать родному Дарру справедливую долю общего будущего. Мне тоже следовало бы вернуться. Арамери как-никак оставались правящим родом многочисленных и беспокойных амнийских племен. Если я не отстою права своего народа, как бы это нам в скором будущем не вышло боком…
«Быть по сему», – решила я и, одернув платье, устроилась возле стены.
Следующей меня разыскала богиня Йейнэ.
Она появилась тихо и без предупреждения. Просто возникла сидящей на тех самых перилах, на которые я только что опиралась. Выглядела она, как всегда, женщиной дарре с ног до головы, но одежда ее изменилась. Светло-серые рубашка и укороченные штаны, которые она носила обычно, стали более темными, под стать повисшим над головой грозовым тучам. Она не улыбалась, зеленые глаза от горя стали оливковыми.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она.
Если еще хоть кто-нибудь, будь он смертный или бог, задаст мне этот вопрос, я, наверное, заору.
– А ты что здесь делаешь? – ответила я вопросом на вопрос.
Я понимала, что очень неосмотрительно веду себя с богиней, которой мое семейство с некоторых пор отдало свою верность. С господом Итемпасом я бы никогда не осмелилась на такое. Йейнэ не до такой степени пугала и подавляла, вот пускай и расхлебывает.
– Опыт провожу, – поведала она. (И я втайне испытала некоторое облегчение, из-за того что она не приняла близко к сердцу мою непочтительность.) – Начинаю понемногу оставлять Нахадота с Итемпасом наедине. Если сущее опять покатится в тартарары, я сразу пойму – ошибочка вышла.
Если бы не смерть моего брата, я бы расхохоталась. Если бы не смерть ее сына, она бы тоже посмеялась, наверное.
– Теперь вы его отпустите на свободу? Итемпаса?
– Уже отпустили. – Она вздохнула, подтянула колено и положила на него подбородок. – Трое снова едины. Правда, мы не то чтобы кинулись друг другу на шею, мы даже не окончательно помирились. Не удивлюсь, если этот мир состарится раньше, чем между нами полностью уляжется. Хотя… Как знать? Дело и так пошло куда быстрей, чем я ожидала. – Она пожала плечами. – Может, я и в остальном ошибаюсь.
