— Тогда приглядись получше…
Темно-красные пятна слегка портили склеру, но в остальном глаза Данте сияли неоспоримой мощью и глубокой мудростью.
Я сказал ему об этом. В ответ он грустно улыбнулся.
— Уверяю тебя, Ту’шан, это маска.
В тот момент я не понял, что он имел ввиду.
В комнату вошел Исрафел и поклонился, предотвратив дальнейшие расспросы. Пришло время ритуала.
Галерея, что вела из спартанских покоев Данте в приемный зал, была великолепной и в то же время отмеченной годами.
В центре сводчатого зала лежала плита из черного ваальского камня.
Гладкая, как обсидиан, и твердая, как дацит, она была девятиугольной формы, символизируя старый номер Легиона Кровавых Ангелов.
На плите стоял Ксаккус. Вместо доспеха Саламандр был облачен в ноктюрнийское церемониальное одеяние. Обнаженные руки и ноги демонстрировали шрамы от клеймения, грудь же закрывал металлический нагрудник. С плеч свисала длинная драконья шкура. Вторая шкура из кожи прикрывала чресла.
Склонив голову и опустившись на одно колено, подобно просителю пред наблюдающими лордами и братьями, Ксаккус ожидал представления.
Я знал, что он не опозорит меня.
Стоявший на краю плиты Вестник Исрафел заговорил чистым громким голосом, который разносился по всему залу.
— И вот мы снова здесь, два равных в верности и чести Ордена.
Хотя среди множества Ангелов было только четверо воинов моей почетной стражи, я видел в их глазах гордость, вызванную словами Вестника. Я знаю, ведь чувствовал то же самое. По крайней мере, на миг братство изгнало призрак сомнений и бремя магистра Ордена.
— Так было в первый день и так будет до самого Конца Времен. Наш договор о братстве скреплен обменом боевыми отличиями. Кровь встречает пламя, и они обретают силу друг в друге.
Исрафел снова поклонился.
— Аве Император.
Повторив его последние слова и услышав, как то же сделали Данте и наши воины, я перевел внимание на Ксаккуса.
Он медленно поднял голову, и его пламенный взгляд встретился с моим. Из-за его спины появились два молота. Саламандр ловким движением воспламенил их бойки. Пламя отбросило мерцающие тени на ваальский камень и отразилось в глазах Ксаккуса. Я увидел в них целеустремленность и силу. С могучим криком он вскочил, и сага Хугар’ата началась.
Хугар’ат был могучим, мстительным зверем, и чтобы усмирить и убить его понадобилось несколько моих Огнерожденных. Мастера городов-убежищ сделали из кожи чудовища знамя, которое я даровал Данте. Ксаккус представит его в ходе древнего ритуала.
Моргаш был одновременно церемониальным боевым кличем и агрессивным танцем, который заключался в ударах молотами о металлический нагрудник и топоте. Это был воинственное, визуальное повествование о том, как добываются трофеи.
Кровавые Ангелы продолжали смотреть, но их лица оставались непроницаемыми.
Когда удары молота резко зазвенели по залу, Данте повернулся и спросил:
— Боевой клич… пережиток древнего Ноктюрна?
Я кивнул. Ксаккус выбросил перед собой один из молотов, а второй поднес ко рту, затем запрокинул голову и выплюнул струю пламени.
Я заметил, что некоторые из Ангелов едва заметно вздрогнули от этой зажигательной демонстрации, и скрыл свою гордую улыбку.
— Ксаккус говорит на старом языке, — пояснил я Данте. — Языке символов древнего Ноктюрна. Тысячелетия назад шаманы земли обучили ему первых племенных королей. Немногие из ныне живущих могут столь бегло говорить на нем.
Пламя угасло, и Ксаккус ударил молотами по опаленному нагруднику. Еще до того, как стих звон удара металл о металл, Саламандр опустил молоты и, поклонившись владыкам, поднял мантию Хугар’ата. Он высоко воздел ее, словно копье, и в последний раз проревел, подражая предсмертному воплю зверя.
И все закончилось.
На минуту воцарилась тишина, а затем вернулся Исрафел.
Он принял предложенное Ксаккусом знамя Хугар’ата. Саламандр поклонился и сошел с ваальского камня, затем началась часть ритуала Кровавых Ангелов.
Их ряды, выстроившиеся вдоль стены, разошлись и пропустили Абатора.
Простое красное одеяние не могло скрыть той загадочности, которой Абатор обладал, будучи библиарием. На нем были одежды трибуна, а не псайкера, а в сильной, бледной руке он сжимал длинный свиток из мятого тонкого пергамента.
В другой была шкатулка, достаточно длинная, чтобы вместить гладий.
— И вот пришли Ангелы на Гекатомбу и осевшую цитадель Рэгуса Малифакта.
В голосе Абатора, рассказывающего о смерти темного чемпиона, звенела дрожь, напоминая о его талантах.
Долгое и многословное повествование библиария было полной противоположностью грубоватому выступлению нашего сородича.
Абатор рассказал, как Кровавые Ангелы впервые прибыли в Гекатомбу и каким почти абсолютным было господство Рэгуса Малифакта. Его казнил сам Данте, сначала сломав меч чемпиона, а затем зарубив его самого.
Кровь врага пролилась в этом самом зале, а обитающий в его теле демон был изгнан обратно в Око.
— Его кости обратились в прах, а сущность навеки сгинула, — продолжил монолог Абатор, оторвав взгляд от развернутого пергамента и посмотрев на присутствующих.
— Здесь, — продемонстрировал он шкатулку, — покоится сломанный меч Рэгуса Малифакта, ставший безвредным металлом и символом триумфа лорда Данте над…
Он прервался так неожиданно, что я сначала не смог понять, в чем дело.
— Абатор…? — начал Данте.
Среди зрителей послышался редкий озадаченный шепот.
Абатор уставился себе под ноги, на только что появившуюся чудесным образом трещину в ваальской плите.
Я, как и Данте и несколько других космодесантников тоже это увидел, но мое внимание было приковано к шкатулке.
Она также раскололась, и через трещины в камне сочился странный несвет, похожий на естественную темноту, только более глубокую. В помещении раздались звуки, напоминающие царапание ногтями по камню. Я расслышал голоса, хотя они говорили на языке, чуждом материальному миру.
Мое внимание приковали тени вверху, которые избегали несвета и сливались в формы с изогнутыми спинами и длинными кривыми рогами.
Кровавые Ангелы потянулись за клинками. Когда некоторые из боевых братьев наполовину обнажили мечи, один из них неожиданно свалился в сильном апоплексическом припадке.
Абатор выронил пергамент и шкатулку и предостерегающе поднял руку, когда Данте собрался подойти к нему.
— Не приближайтесь, милорд, — напряженным от усилия голосом. — Что-то непра…
