— Что с призванными? Со Всеобщим Сбором?
Толчук нахмурился: воин был прав. Другие племена соберутся у Драконьего Черепа, не подозревая о том, что произошло здесь. Его собственный клан Токтала также должен появиться. Он указал на Хуншву:
— Собери наш народ. Мы должны быть готовы к закату.
Хуншва поднял глаза, и в них сверкали молнии:
— Но Триада, что призвала всех, почила. Кто будет говорить?
Толчук не подумал об этом.
Хуншва указал на Толчука и сам ответил на свой вопрос:
— Старейшины назвали тебя Одним. Ты должен провести Всеобщий Сбор.
Толчук начал было возражать, но не нашел аргументов. Похоже, Триада не намеревалась дать Толчуку шанс увильнуть от своих обязанностей. Этой ночью, перед всеми кланами, Толчуку нужно было заявить о своих правах на мантию духовного вождя.
Он крепче сжал драгоценный камень:
— Если я должен говорить, мне нужно время подготовиться.
Толчук смотрел, как тела старейшин несли к освещенной пламенем трещине в задней стене и вспоминал последние слова Триады: «Ты знаешь свой первый шаг… Ты знаешь, куда ты должен идти». Толчук вздохнул. Давным-давно он нес безвольное тело Феншвы через трещину, за которой лежала Пещера Духов. Там он впервые встретился с Триадой и начал свой путь, который, описав полный круг, привел его вновь сюда.
Прижимая камень к груди, Толчук шагнул через проклятые ворота своего старого дома.
— Куда ты идешь? — спросил Магнам за его спиной.
Толчук указал на голубоватые язычки пламени и ответил, не оборачиваясь и не останавливаясь:
— Я должен пройти тропой мертвых.
* * *
Глазами своего питомца Мама Фреда наблюдала, как гигант уходит прочь. Другие огры расступались перед ним, смесь страха и почтительности чувствовалась в их запахе. Тикаль чирикнул, почуяв этот запах — его чувства были острее, чем человеческие. Мама Фреда подождала, пока их большой спутник исчезнет в далекой трещине; затем, направляя Тикаля своими желаниями, она посмотрела на остальных.
Она подозревала, что они поняли лишь часть того, что было сказано, в то время как сама она поняла каждое слово. Гортанный язык этого народа не был незнаком ей: но это знание она держала при себе. Их язык был смесью жестов, поз и рычаний и требовал одновременно острых глаз и ушей. Тикаль имел и то, и другое.
— Фреда, может, ты хочешь отдохнуть? — спросил Джеррик, предлагая отвести ее к каменному сидению возле груды бревен и сухого дерева. Дварф Магнам начал разводить костер. Джастон помогал, срезая щепу с дров, чтобы проще было разжечь пламя.
Мама Фреда погладила руку эльфийского капитана:
— Я в порядке, Джеррик. Иди посмотри, есть ли у нас хлеб и жесткий сыр. Остальные, должно быть, проголодались.
Он не пошевелился. Его голубые глаза светились заботой о ней:
— Фреда?..
— Я в порядке, — сказала она более твердо.
Она увидела беспокойство в его взгляде и вздохнула. Лучше ей было никогда не рассказывать Джеррику о своем слабом сердце. Но боль, которая разбудила ее несколько ночей назад, было невозможно скрыть. Она была вынуждена рассказать о своей тайне. Хотя травы уже не могли избавить ее от боли, они, по крайней мере, продолжали облегчать ей дыхание.
Узнав о ее болезни, Джеррик сильно рассердился на нее из-за того, что она отправилась в это путешествие. Но в душе Мама Фреда знала, что у нее не было выбора. Бессчетные зимы она была одинока — слепая, искалеченная, чужая среди незнакомцев. Лишь сейчас, так поздно в своей жизни, она нашла кого-то, с кем могла разделить свое сердце, как Тикаль разделял ее чувства. Связанные, и один знает все о другом. Она не могла провести остаток дней вдали от него.
Она сжала его руку, успокаивая:
— Иди, помоги остальным.
Он кивнул и отошел. Она смотрела, как он уходит: его белые волосы связаны сзади, его тело стройное и сильное, несмотря на возраст. Улыбка появилась на ее губах, когда она отвернулась. Он относился к ней словно мать-волчица к неловкому щенку. И почему-то после стольких лет, проведенных в заботах целительницы, ей было приятно, что кто-то присматривает за ней.
Она подошла к камням, отмечавшим жилище Толчука. Фердайл охранял вход, но она направилась дальше, к скоплению огров. Она опиралась на свою трость и казалась такой слабой — никакой угрозы для огров по ту сторону забора.
Крупный огр по имени Хуншва стоял с группой других, все мускулистые и покрытые шрамами. Хуншва следил за тем, как она шла, но она не вызывала у него беспокойства: не только женщина, но еще и человек, и старуха, и незрячая к тому же.
Она слушала их разговор.
— Так, значит, ты отказываешься? — прорычал один из огров Хуншве. Это был огр самого нескладного вида, какого она когда-либо видела, словно шишковатый ствол дерева. Он носил волчью шкуру на одном плече, словно половину плаща.
— Не дави на меня, Крейнок! — рявкнул Хуншва.
— Ты дал слово клану Куукла, — чужак кивнул на освещенную огнем трещину. — Демон-полукровка убил моего брата, — он поднял край волчьей шкуры, чтобы показать ярко-красный шрам на своем плече.
Мама Фреда видела, что рисунок не похож на знаки здешнего клана.
— Я знаю, в чем я поклялся Куукла, — прорычал Хуншва разгневанно.
Крейнок сплюнул на каменный пол:
— Не будь одурачен его магией. Он провел тебя: воспользовался твоей слабостью и показал тебе тень твоего сына.
Хуншва обернулся, чтобы смерить взглядом скрюченного огра:
— Не упоминай больше моего сына.
Крейнок скривил нос, не обращая внимания на угрозу:
— И что насчет Триады? Ты что, в самом деле веришь, что не зло привело к их смерти?
Хуншва понизил голос:
— Их призраки…
Другой огр сплюнул снова:
— Демонские штучки. Товарищи моего брата по охоте говорили, что он вызвал демонов с неба. Что для него немного дыма и шепотки? Всего лишь трюкачество, вот что я скажу.
На словно вырезанном из камня лице Хуншвы отразились сомнения.
Крейнок продолжил давить:
— Он убил твоего сына. Он убил Феншву.
Хуншва развернулся с громогласным рыком, но другой огр уже исчез среди своих братьев, закутанных в волчьи шкуры.
— Не произноси имени моего сына! — прогремел Хуншва. — Я не стану предупреждать тебя снова. Не смей тревожить его дух!
Крейнок заговорил из-за спин своих собратьев:
— Ты обещал принести новому вождю Куукла голову труса-полукровки! И я спрашиваю тебя снова: ты отказываешься?
Хуншва прорычал:
— Я подумаю над своими словами.
Крейнок фыркнул:
