Он снова постучал по стеклу и издал низкий рык, который не вполне можно было назвать смехом.
— Сколько у тебя в мозгу осталось человеческих тканей? — спросил он.
Делтриан замер. Его многосуставчатые пальцы зависли над клавишами консоли.
— Я не имею ни желания, ни причины обсуждать эту тему. Почему ты спрашиваешь?
Люкориф приблизил демоническую морду наличника к амниотическому резервуару.
— Из-за этого. Это не холодная логическая конструкция. Это порождение разума, которому понятны страх и боль.
Делтриан снова заколебался. Он не был уверен, следует ли зарегистрировать слова раптора как комплимент. Кровоточащих Глаз всегда было трудно понять. Впрочем, отвечать ему не пришлось, потому что дверь открылась под рев гидравлики. На фоне красного аварийного освещения, затопившего коридор, выступили четыре силуэта.
— Приветствую, — сказал Кирион.
Зал Раздумий был скорее музеем, чем мастерской, и в его стенах Делтриан был царем в своих владениях. Кирион некоторое время наблюдал за тем, как тот отдает на бинарном коде приказы рабочим, воплощающим в жизнь непонятные воину проекты.
Повелитель Ночи прошелся по залу, не обращая внимания на суету адептов в рясах и бормочущих сервиторов. Его взгляд упал на оружие в починке и на огромные саркофаги дредноутов, прикованные к стенам, — приют священных мертвецов легиона, вечно ждущих пробуждения.
На последнем из этих бронированных гробов был изображен Малкарион — барельеф, отполированный и позолоченный, очень напоминал воина в жизни. Он стоял, сжимая в руках два шлема имперских чемпионов, распятый на лучах луны, восходящей над священными бастионами Терры.
— Ты!.. — Кирион повернулся к ближайшему адепту.
Рабочий-механикус кивнул головой, скрытой капюшоном плаща.
— Меня зовут Лакуна Абсолютус, сэр.
— Работа по пробуждению военного теоретика все еще продолжается?
— Боевые действия прервали наши ритуалы, сэр.
— Конечно, — ответил Кирион, — прошу прощения.
Он пересек зал и остановился рядом с Делтрианом.
— Талос приказал нам явиться сюда, чтобы охранять тебя.
Делтриан не поднял взгляда от консоли. Его хромированные пальцы щелкали по клавишам.
— Я не нуждаюсь в охране. Более того, согласно отчетам всех Когтей, сопротивление врага подавлено.
Кирион тоже слышал эти отчеты по воксу. И слова Делтриана не совсем соответствовали истине.
— Почтенный адепт, не замечал за вами прежде такой неточности.
— В таком случае переформулирую: боевые действия практически завершились.
Теперь Кирион уже улыбался.
— Вы раздражены, и стараетесь этого не показать. Скажите мне, что вас беспокоит?
Делтриан разразился сердитым треском кода.
— Ступайте, воин. У меня много дел, а мое время и внимание не безграничны.
Кирион рассмеялся.
— Все потому, что мы не ответили на ваши просьбы о помощи? Но мы были в бою, почтенный жрец. Если бы у нас нашлось время сопроводить вас на обшивку судна, мы бы, несомненно, выполнили вашу просьбу.
— Моя работа была критически важной. Требовалось закончить ремонт. Если бы мы вступили в бой с вражеским крейсером…
— Но мы этого не сделали, — возразил Кирион. — Не так ли? Вместо этого, Талос взорвал луну. Стрельба из пушки по воробьям, но красиво. Примарх хохотал бы и хохотал, наслаждаясь каждой секундой этой авантюры.
Делтриан отключил свой вокабулятор, чтобы ответ не был продиктован вспышкой гнева. Он просто кивнул, давая понять, что слышал слова воина, и продолжил работу.
Вместо него заговорил Люкориф, все еще стерегущий пыточный резервуар:
— Это неважно. Я ответил на его зов.
Кирион и остальные из Первого Когтя обернулись к раптору.
— Да, после того как ты сбежал со своей бешеной сворой, оставив нас драться в одиночку.
— Хватит ныть. — Голова раптора снова дернулась на сервосуставах шеи. — Вы ведь выжили, так?
— Нет, — ответил Кирион. — Не все.
Он работал в полном одиночестве, и кровь брата была на его руках.
— Талос, — раздалось из вокса.
Пророк как будто не услышал — он даже не задумался, кому принадлежал голос.
Извлечение геносемени не было сложным процессом, но требовало определенной аккуратности и сноровки, что облегчалось правильным подбором инструментов. Не раз за последние годы Талос повреждал прогеноидные железы, когда извлекал их во время битвы — рассекал труп гладиусом и вырывал железы голыми руками. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
Сейчас все было по-другому. Отсутствовал вражеский огонь, и вскрывал он не труп далекого родича.
— Ты всегда был глупцом, — сказал он мертвому. — Я предупреждал тебя, что однажды это доведет тебя до могилы.
Он работал в тишине своего зала для медитаций, нарушаемой лишь гудением сочленений доспеха и влажным хрустом плоти под ножом. Его собственный нартециум пропал давным-давно, потерялся в бою десятки лет назад, но он не хотел доверять это Вариилу.
Разрезать грудину под черным панцирем оказалось труднее всего. Биологические аугментации, сделавшие кости легионеров куда тверже человеческих, были проклятием для хирургов. Какое-то время он думал расширить рану рядом с первичным сердцем Ксарла, но для этого требовалось углубить разрез и вытащить больше плоти.
Талос поднял гладиус, несколько раз примерившись и взвесив его в руке. Затем он обрушил шар, венчающий рукоять, на грудину Ксарла — раз, потом еще и еще. Каждый удар сопровождался глухим стуком. В четвертый раз он вложил в удар больше силы, и в кости появилась неровная трещина. Еще несколько ударов расширили отверстие достаточно, чтобы Талос смог продеть пальцы под ребра и распахнуть грудную клетку брата, словно хрустящую, трещащую книгу. Вонь опаленной плоти и внутренностей скоро заполнила небольшое помещение. Талос просунул руку в перчатке в грудь Ксарла и вытащил первую округлую железу. Поначалу чувствовалось сопротивление — прогеноид был тесно связан с нервной системой. Он покоился в мускульном мешке, пронизанном сосудами.
Пророк опустил пригоршню вязкой плоти в медицинский контейнер. В лучшие времена в такие моменты произносили слова прощания и клятвы. Сейчас ничего не шло на язык.
Талос взял в ладони голову Ксарла и повернул набок. Когда тело сдвинулось с места, из открытого рта и обнаженных легких вырвался вздох. Несмотря на все обучение, несмотря на все, что пророк видел за столетия своей жизни, от этого звука руки его превратились в лед. Некоторые инстинктивные реакции оставались настолько человеческими, настолько глубоко встроенным в само его существо, что их нельзя было подавить. Этот вздох мертвеца вызвал одну из них. Пророк почувствовал, как кровь похолодела в жилах — пускай всего на один миг.
