— Первый клинок всегда самый любимый — и самый бесполезный, Ба'кен, — отозвался Дак'ир, занятый креплением шлема к магнитным замкам на поясе доспеха.
— Нет, брат-сержант, — отозвался огромный Саламандр, — я не это хотел сказать.
Дак'ир прервался и взглянул на него.
— Некоторые связи, их просто невозможно создать, как бы нам этого ни хотелось, — пояснил Ба'кен. — Сам металл, понимаешь? В нем был изъян. Не важно, сколько времени я провел бы у наковальни, я все равно не смог бы его перековать. Ничто не помогло бы.
Лицо Дак'ира омрачилось, красные глаза затуманились от чего-то, похожего на сожаление.
— Не будем заставлять наших братьев ждать, Ба'кен…
— Как прикажешь. — Ба'кен не сумел скрыть нотку грусти в голосе. Он не счел нужным упомянуть, что сберег клинок, надеясь однажды все-таки починить его.
— …и нашего нового капитана, — закончил Дак'ир, сходя со скального выступа и вступая во тьму.
Дак'ир с Ба'кеном за спиной прошел вдоль шеренги воинов, пока не добрался до своего отделения. Несколько сержантов третьей роты приветствовали его, кто — коротким кивком, кто — тихим словом одобрения. Эти Саламандры — Лок, Омкар и Ул'шан, командиры отделений опустошителей, — были свидетелями трагической смерти Кадая на Стратосе.
Дак'ир на мгновение встретился взглядом с братом Емеком, который ободряюще сжал его плечо. Хорошо было снова оказаться среди своих братьев.
Однако другие были не столь доброжелательны.
У Тсу'гана имелось немало сторонников. Во всех смыслах Тсу'ган был идеалом прометейца: сильный, бесстрашный и самоотверженный. Такого воина легко полюбить, но в Тсу'гане присутствовала и жилка заносчивости. Его заместитель Иагон проявлял неменьшую самоуверенность, но его методы были гораздо хитрее и коварнее. Тсу'ган сердито зыркал с противоположной стороны храма. Взгляды его приверженцев были не менее уничтожающими. Дак'ир ощущал их, словно уколы раскаленных кинжалов.
— Брат Тсу'ган по-прежнему не согласен, — шепнул Ба'кен своему сержанту, проследив за взглядом Саламандра.
Ответ Дак'ира был более категоричен:
— Он точно не ведает страха, если продолжает противиться воле магистра ордена.
Не секрет, что назначение преемника Кадая не встретило всеобщего одобрения. Кое-кто из сержантов не таясь его оспаривал. И Тсу'ган выступал главным его противником. Открыто возмутиться ему и другим таким же не давал сам Ту'Шан. Решение магистра ордена — закон. Но его глаза и уши не могли быть всюду.
— Он явно ждал, что назовут его имя, — продолжил Дак'ир с ноткой затаенной неприязни.
— Наверное. Он уважал Кадая так же глубоко, как и ты, брат сержант. И вполне имеет право считать наследника недостойным, — заметил Ба'кен. — Ходят слухи, что Иагон начал организовывать поддержку своего патрона среди других сержантов.
Дак'ир резко обернулся:
— Он что, собирается оспорить командование ротой еще до того, как преемник Кадая принес присягу?
Некоторые из сторонников Дак'ира повернулись к нему — сержант произнес эти слова довольно громко. Дак'ир понизил голос:
— Если его поддержит достаточное число сержантов, он сможет поспорить с Ту'Шаном о своем капитанстве.
— Это всего лишь слухи. Может, за ними ничего и нет.
— Он не посмеет. — Дак'ир ощетинился при мысли, что Тсу'ган собирает силы в погоне за властью. Не то чтобы сержант был недостоин места капитана. Дак'ир признавал геройство и отвагу Тсу'гана, его боевую хватку. Но Тсу'ган был еще и охотником за славой, агрессивно добивающимся повышения. Амбиции — это похвально, они заставляют тебя стремиться к большему, но не за счет же других…
Более того, Дак'ира злило, что сам он ничего такого не слышал. К нему не относились с такой открытостью, как к Ба'кену. Во многом он и был тем изгоем, каким изображал его Тсу'ган. Дак'ир мог вдохновить своих воинов, мог повести их в бой — и они отдали бы за него свои жизни, как и он отдал бы за них свою. Но ему не хватало доброжелательности Ба'кена, его откровенности с воинами третьей роты. Из-за этого он часто оказывался в стороне от внутренней политики.
Дак'ир снова разгневался на сержанта, и вспыхнувший взгляд передал его ярость. Тсу'ган, гордо и надменно стоящий рядом с Огненными Змиями и с самим Ту'Шаном, перехватил этот взгляд и в свою очередь уставился на Дак'ира.
Что-то острое и настойчивое кольнуло сознание Дак'ира, и брат-сержант отвел глаза от Тсу'гана в поисках источника беспокойства. Сжимая эфес вложенного в ножны психосилового меча, Дак'ира пристально разглядывал библиарий Пириил. Ученик магистра Вел'коны, Пириил был полным псайкером уровня эпистолярия. Его тело было заключено в мудреный силовой доспех, дополненный убранством из зеленой ткани и эзотерическими символами. Позади головы дугой возвышался венец кристаллического капюшона. Книги и свитки крепились на цепях к латам, окрашенным в темно-синий цвет, как и положено библиарию. Плечи покрывал длинный плащ из шкуры дракона. Пириил прищурился, в глазах его едва заметно блеснули лазурные искры психического резонанса.
Что бы там его ни интересовало, Дак'ир нашел это разглядывание неприятным. Вероятно, Пириил перенял бразды наблюдателя от Фугиса, пока апотекарий был поглощен горем. Решив не пасовать, Дак'ир уставился в ответ, внутренне ежась от мощи библиария. Уступил в конце концов Пириил, слегка улыбнувшись, прежде чем отвести взгляд.
Дак'ир следом за ним посмотрел на длинный узкий выступ, расположенный выше того скального уступа, на котором сейчас находился он сам со своими братьями. Фигура, прикрытая плащом, стояла в центре возвышения на конце выступа, лицо ее скрывал тяжелый капюшон. Виднелся лишь горящий в глазах огонь. Позади фигуры из темноты безмолвно выступили два жреца-клеймовщика. Они одновременно взялись за грубую ткань плаща и стянули его вниз.
Перед ними с высоко поднятой головой возвышался брат-ветеран Н'келн. Его тело было обнажено, если не считать набедренной повязки. На голой коже виднелись свежие шрамы: знаки капитана, выжженные на груди и правом плече жрецами.
Возвышение было не просто скальным наростом. В его камень был утоплен диск, суровый серый металл которого скрывал внутренние устройства. Когда служители отошли, из возвышения взметнулся столб огня, целиком окутав будущего капитана. Адское пекло полыхало какие-то секунды, и, когда пламя угасло, Н'келн опустился на одно колено и склонил голову. От его черного как смоль тела поднимался дым, но Н'келн не обгорел. Наоборот, он светился от внутренней силы.
