— Просто дай мне Покой, — воин снова осел на землю. — Семидесяти лет на службе Мяснику и его Гвоздям достаточно.
Кхарн пожалел, что услышал эти слова. У него начало покалывать в позвоночнике от неуютного ощущения.
— Ты славно послужил, Гарте, — Кхарн разомкнул замки на горле воина и снял шлем. От лица сержанта мало что осталось. Должно быть, это отразилось у Кхарна на лице, поскольку изуродованные черты Гарте исказились в чем-то, похожем на ухмылку.
— Что, так плохо? — спросил он. Булькающий смех перешел в очередной приступ кашля.
В ответ Кхарн мрачно внял его просьбе. Он занес гладий над левым глазом Гарте, острие находилось в одном пальце от расширенного зрачка.
— Скажешь что-нибудь напоследок?
— Ага. Помочись на могилу Ангрона, когда он наконец умрет.
Кхарн пожалел, что слышал и эти слова.
Он толкнул клинок вниз. Раздался звук ломающегося под ногами хвороста и едва различимый звон, когда острие ударилось о камень под головой Гарте.
Он поднялся и услышал, как Аргел Тал разговаривает с другим павшим.
— Здравствуй, — сказал Несущий Слово, придавив нагрудник Ультрадесантника сапогом. Воин безрезультатно скреб руками по ноге Аргела Тала. — Даже умерев, ты продолжаешь драться. Ты настолько упорен, эвокат? Тебе следовало бы носить желтые цвета Дорна.
Кхарн приблизился.
— Я его прикончу.
— Нет.
Услышав отказ Аргела Тала, Пожиратель Миров покачал головой.
— Как в вас умещается столько ненависти к этому Легиону? Им переломили хребет. Они страдают так же, как страдали Вороны и Саламандры на смертном поле. Разве этого недостаточно? Ваша уязвленная гордость не отомщена?
— Ненависть? — Аргел Тал поднял взгляд. Его замешательство постепенно сменилось шутливостью. — Ты так думаешь? Кхарн, ну с чего бы мне ненавидеть Ультрадесант?
— Монархия. Ваше унижение, преклонение колен перед Жиллиманом.
В глазах Аргела Тала замерцало веселье. С каждым мигом Кхарн был все меньше уверен в собственных словах.
— Вы ненавидите Волков за то, что они набросились на вас? — поинтересовался Аргел Тал.
— Это другое дело, — осклабился Пожиратель Миров. — Нас не унизили. Волки не победили.
— Нет? А я слыхал другое. Что это Русс торжествующе выл, когда Ночь Волка кончилась рассветом.
— Ложь, — Кхарн разразился неприятным лающим смехом. — Ложь и клевета.
Какую-то секунду они глядели друг на друга, а затем на лице Аргела Тала проступил намек на улыбку.
— В Легионе были тысячи тех, кто ненавидел Ультрадесант. Когда мы уже направлялись к Калту, Лоргар приказал многим из нас собраться. Мне и прочим, кто стал командирами и апостолами Вакра Джал. Ему был нужен наш совет, как поступить с теми в Легионе, кому он более не доверял. Наш Легион постепенно очищал свои ряды на протяжении десятилетий, однако не случалось ничего вроде Исстванской бойни, которой так гордится Ангрон. Лоргару было известно, что верность Несущих Слово никогда не подлежала сомнению. Однако компетентность — это совсем другое дело.
Теперь даже Кхарн не обращал внимания на сопротивляющегося Ультрадесантника. Он молчал, и Аргел Тал продолжил.
— Лорд Аврелиан спросил, что нам следует делать с воинами, которые более не казались ему надежными. С теми, чья ненависть пылала ярче, чем здравый смысл. Таких были десятки тысяч, Кхарн. Целые роты. Целые ордена. Их ярость утратила чистоту.
— Вы их убили?
— Опосредованно. Мы дали им поручение, которого они жаждали. Они отправились с Эребом и Кор Фаэроном, чтобы со славой принять мученичество.
— Ты же не можешь говорить всерьез, — произнес Кхарн.
— Я серьезен, как пустошь, в которую превратился этот мир. Твой Легион прошел очищение на Исстване III, брат. Мой — на Калте.
— Но мы получали сообщения с Калта. Семнадцатый победил. Вы победили.
— Победа — это вопрос точки зрения, — увидев выражение лица Кхарна, он нахмурился. — Не понимаю, почему тебе так неприятно предательство. У тебя нет чести, которую можно было бы уязвить. Ты участвовал в уничтожении четверти собственных братьев по Легиону, а теперь тебе противно, что мы позволили своим убить себя в священном крестовом походе.
Несущий Слово глянул вниз, на Ультрадесантника, которого прижимал к перепаханной земле.
— Я не питаю ненависти к Тринадцатому Легиону, Кхарн. Нас заставил встать на колени Император, а не Жиллиман. Здесь и сейчас их страдание имеет символическое значение и служит высшей цели. Не больше и не меньше.
Кхарн наблюдал, как павший космодесантник царапает сапоги Аргела Тала.
— Это мучение отдает ребячеством. Что изменит в песне боль одного человека?
— Все, — голос Аргела Тала звучал отстраненно. Он пристально смотрел на воина в кобальтовом облачении. — Каждый миг агонии — это нота мелодии.
— Хватит проповедовать, брат. Побереги мистику для тех, кто носит красные цвета вашего Легиона. Просто убей несчастного.
Он ждал усталого вздоха и ворчливого отказа. Но вместо этого Аргел Тал достал алебарду. Прикосновения Несущего Слово к рукояти хватило, чтобы клинок ожил, создав ореол смертоносных молний. Воин просто ударил вниз, пронзив алебардой грудь Ультрадесантника.
Воин содрогнулся и затих, последний раз дернувшись, когда убийца вырвал оружие.
— Тебе идет милосердие, — сказал Кхарн. — Одно дело резня, другое — пытка. Оставь это своим капелланам.
— Милосердие — удел слабых, — отозвался Несущий Слово.
— Я же видел, как ты его проявлял. Кто же ты тогда?
Аргел Тал поскреб темную щеку. Там пробивался слабый намек на черную щетину. Так он еще сильнее напоминал рожденного в пустыне мальчика, ставшего воином.
— Кхарн, я никогда не делал вид, будто не слаб. Мне не нравится война, однако я сражаюсь. Мне неприятны мучения, но я их причиняю. Я не чту богов и все же служу их святым целям. Слабейшие представители человечества всегда будут цепляться за фразу «я просто выполнял приказы». Они прячутся за этими словами, делая собственную слабость добродетелью и возвеличивая жестокость как благородство. Я знаю, что к моменту моей смерти точно такое же оправдание будет сопровождать всю мою жизнь.
Кхарн сглотнул.
— Мою тоже. Как и любого космодесантника.
Аргел Тал посмотрел на него так, словно это доказывало его правоту.
Они двинулись дальше, с будничным раздражением прочесывая землю взглядами. Никому из них не нравилось это дело, но оба отказались полностью возложить его на своих людей. Ни один офицер не станет отдавать приказов, которые не готов исполнить сам.
