Ууну слегка нахмурилась, но на этот раз не стала ругать Энакина.
– Знамений было много, – сказала она. – “Летающие миры” стали умирать, и начались большие беспорядки. Каста поднялась против касты, и домен встал на домен. То было время испытания, и многие думали, что боги покинули нас. Потом повелителю Шимрре было видение – новый дом, галактика, развращенная ересью, очищение. Жрецы первыми признали его видение правдой, потом формовщики, потом воины. Время испытания сменилось временем завоевания.
Она смерила его взглядом.
– Это все. Так все должно быть. Больше об этом не спрашивай, ибо здесь больше нечего сказать. Жители этой галактики примут волю богов или умрут.
Энакин кивнул:
– А «отверженные»? О них ты не упомянула. Какова их роль во всем этом?
Ее взгляд снова унесся вдаль.
– У нас свои пророчества. В этой галактике Йун-Шуно обещала нам избавление.
– В какой форме?
Ууну не ответила. Она продолжала смотреть на горизонт.
– Смотри, какой он огромный, – сказала она. – Все тянется и тянется.
Энакин подумал, что разговор окончен, но после долгой паузы Ууну вдруг посмотрела ему в глаза и не отвела взгляд. Ее голос упал почти до предела слышимости.
– Бейл Ларс, – сказала она. – Ты джиидай?
– Чего? – Энакин разбрызгал вокруг себя желтоватую пасту, которую с трудом запихивал в себя.
– Ты джиидай? – повторила Ууну. – Вопрос несложный.
– Да с чего ты взяла? – сказал Энакин. – Будь я джедаем, я бы дал себя схватить?
– У формовщиков есть одна пленная джиидай. По слухам, на этой луне есть и другие. А ты – никто не помнит, чтобы тебя привезли сюда. Кроме того, ты ведешь себя как-то не по-рабски. Ты какой-то… несогбенный, – она бросила на него изучающий взгляд. – А еще молва говорит, что иногда джиидаи позволяют себя схватить.
– Ну, я никому не позволял меня хватать, – заявил Энакин. Он решил, что это не будет ложью, поскольку его вовсе не схватили.
Он не дастся и сейчас. Он наедине с Ууну, а она не воин. Энакин приготовился, стараясь дышать ровно. Ему не хотелось причинять боль Ууну. Она относилась к нему более по-человечески, чем следовало; не ахти какое одолжение, но Энакин не мог этого не оценить.
Тут он заметил выражение, застывшее в ее глазах.
– Ты хотела бы, чтобы я оказался джедаем, да? Я тебя разочаровал.
Ууну вздохнула и вновь устремила взгляд вдаль.
– Если бы ты был джиидаем, ты бы сразу напал на меня, – сказала она.
– Ты в этом уверена, и тем не менее спросила? Зачем так рисковать?
– Нет никакого риска. Здесь поблизости спрятаны воины. Я высказала им свои подозрения.
Она скривилась от досады.
У Энакина встали дыбом волосы. Где они, эти охранники? Он не видел никого.
– Если ты сдашь им джедая, это освободит тебя от статуса “отверженной”?
– Само по себе – нет, – сказала Ууну немного тоскливо. – Лишь боги могут изменить мое состояние. Но я бы хотела встретить одного из этих джиидаев. И обнаружение джиидаи дало бы Йун-Шуно сильный аргумент, чтобы заступиться за меня.
– Ты уже раньше упоминала ее. Это твоя начальница?
– Это богиня, неверный. Богиня «отверженных». Единственная, кто может сделать меня истинным йуужань-вонгом.
– О.
– Возвращайся к работе.
Они опять занялись каждый своим делом – она ощипывала цветки, а он вырезал светляков.
– А как становятся «отверженными»? – спросил Энакин.
– Еще один бестактный вопрос, – сказала Ууну, но теперь уже легким тоном, хоть и скрываюшим упрек. – Некоторые из нас такими рождаются. Других проклинают боги за грехи и проступки.
– Я слыхал, некоторые «отверженные» считают, что они не заслуживают такого статуса, – произнес Энакин как можно более небрежно.
Ууну хрипло рассмеялась.
– Заслуживают? Что значит “заслуживают”? Мы просто такие, и все. – Она опять повернулась к Энакину, и в ее глазах вдруг появилось понимающее выражение. – А, ты говоришь о Вуа Рапуунге, который привел тебя к префекту расчистки полей?
– Должно быть, так его зовут. Я не уверен. Но он что-то такое бормотал. Не мне – он как будто меня и не замечал вовсе.
– Он сумасшедший, Вуа Рапуунг, – сказала Ууну. – Когда-то он был великим воином. Теперь он никто. Он не может этого вынести, потому и выдумывает всякие байки. Возможно, он даже верит в них.
– Байки?
– Он утверждает, что одна формовщица заразила его чем-то таким, что породило знаки Позора, назло ему.
– Зачем? – спросил Энакин.
– Потому что она любила его, – сказала Ууну, – а он оттолкнул ее.
– Любила? – Почему-то Энакину никогда не приходило в голову, что йуужань-вонги могут влюбляться.
– Да. Но его история невозможна.
– Как так?
– Опять невежество! Потому что боги, которые управляют такими вещами – Любовники Йун-Тксиин и Йун-К'аа – никогда не станут сплетать нити страсти между воином и формовщицей. Йун-Йуужань навечно покарал божественную двойню за их собственные проступки; они не осмелятся еще раз вызвать его гнев. Это невозможно, так что бред Рапуунга – всего лишь плод его больного воображения. Он просто проклят, как и все остальные. В последнее время он стал еще более странным. Я думаю, надзиратели скоро уничтожат его, если уже не уничтожили.
– Уничтожат его?
– «Отверженные» должны показывать свою полезность и смирение. Мы делаем работу, которой ни один полноценный йуужань-вонг не станет пачкать руки. Если мы не будем этого делать, нас не стоит кормить.
Она вздернула голову:
– Ты беспокоишься о Вуа Рапуунге?
– Я беспокоюсь о всех живых существах, – ответил Энакин.
– А теперь ты опять говоришь как джиидай, – сказала Ууну. “Откуда ты столько знаешь о философии джедаев?” – удивился Энакин. Откуда “отверженная” смогла добыть такую информацию? Почему ее это интересует?
– Скажи мне, – продолжала Ууну. – Станет ли джиидай беспокоиться о судьбе «отверженного»? Беспокоится так же, как о представителе высшей касты?
– Да. Я знаю джедаев. Они защищают все живое.
– Но не йуужань-вонгов. Джиидаи убивают йуужань-вонгов.
– Лишь по необходимости, – отвечал Энакин. – Джедаи не любят убивать.
– Значит, они не воины?
– Не совсем, насколько я знаю. Они защитники.
– Защитники. И они защищают всех подряд?
– Всех, кого могут.
Она опять засмеялась, немного натянуто:
– Занятная ложь. Такая ложь дает надежду тем, кто ее не заслуживает. Вредная, разрушительная ложь. Некоторые «отверженные» даже…
Она вдруг оборвала, на этот раз сердито:
