— Не понимаю. Шедер хотел убить Гутцмана. Все так. Но чтобы ценой собственной жизни?
Райнер пожал плечами. Он не знал, что ответить.
Ворота наверху лестницы оказались распахнуты, стражи там не было. Снаружи доносились выстрелы и голоса, но коридор пустовал. Дверь в обеденный зал также стояла открытой. Они заглянули внутрь. Помещение было забито пикинерами, все мрачно смотрели на главный вход.
Форт содрогнулся от попадания пушечного ядра.
— Значит, крысы все еще удерживают пушки, — сказал Карел.
— Йерген с ними разберется, — сказал Халс и сплюнул, чтобы не сглазить.
Черные сердца подошли к выходу во двор и выглянули наружу. Там они обнаружили целую толпу копейщиков и стрелков на конях, солдаты ждали приказа вступить в бой, но, как и стрелки в башне, не имели командования. Они были напряжены, всеми фибрами жаждали сорваться в бой, но без приказа им лишь оставалось следить за происходящим: как горстка людей колотит в северную дверь надвратного помещения, как пылают ворота, которые, казалось, вот-вот рухнут, как отчаянно у северной стены сражается с крысиной армией войско Хальмера. Райнер заметил, что кавалеристы уже почти обезумели от грохота и лязга оружия, криков людей и коней, крысиного писка. Их товарищи умирали в каких-то двадцати метрах, а они могли лишь стоять и слушать.
У самых ворот расположилась рота стрелков, к которой был приписан Райнер, солдаты спорили, глядя на стены.
— Тише! — крикнул Райнер. — Грау!
Капрал обернулся. Райнер подозвал его к себе. Тот спешился и подбежал вместе с двумя другими солдатами.
— Где вы были, Майерлинг? Фортмундер уже голову вашу требовал.
— Теперь это уже не важно. Что тут творится? Гутцмана там, снаружи, рубят на куски. Что ж не выезжаете?
— Хотелось бы, — сердито сказал Грау, — но ребята Шедера забаррикадировались над воротами и поддерживают подъемный механизм. Он запер нас, предатель.
— Шедер не предатель, — сказал Йедер. — Это ловушка. Люди из Аульшвайга, переодетые имперцами, пришли выманить нас на верную смерть.
— Дурак, — сказал третий, плотный светловолосый мужчина, которого Райнер не знал. — Там Гутцман, я ж лицо его видел.
— Ты чего? — спросил Йедер. — Гутцман не будет так скверно держаться в седле, даже если захочет. Хренов самозванец сидит так, будто у него не ноги, а палки.
— Это Гутцман, — сказал Райнер. — Я только что от него. Он серьезно ранен, но не останется в стороне, пока вы здесь.
Йедер уставился на него.
— Это Гутцман? Правда?
— Правда.
Грау выругался.
— Некоторые из капитанов пытаются взломать дверь. Остальные собачатся с Шедером в комнатах Гутцмана.
Райнер провел рукой по волосам.
— Полное безумие.
— Жалко, старина Уркарт больше не с нами, — сказал Павел. — Он бы вынес эту дверь одним ударом.
— Если б только у нас были стеклянные шарики, как у крыс, — сказал Халс, — мы б их живо выкурили.
Райнер взглянул на него и поднял брови.
— Обалдеть можно. Пикинер с мозгами. — Он внимательно осмотрел двор. — Франка, тащи из стойла мешок, наполни его сеном. И да, еще бы веревки. Карел, будь добр, бочонок пороха из арсенала. Павел и Халс, ламповое масло и жир с кухни — сколько сможете утащить. И большой горшок. Быстро. Встречаемся на стене у южных ворот. Хорошо?
Они разошлись, и почти тут же ворота с грохотом обрушились, разлетелась целая туча искр. В дыму Райнер различил очертания крыс, пытающихся пролезть через решетку.
— Ох, только бы нам не опоздать!
Райнер, Даг и Герт побежали вверх по лестнице в надвратное помещение, пока сержанты собирали стрелков и мечников на оборону самих ворот. Стрелки палили сквозь внутреннюю решетку по крысам, лезущим сквозь внешнюю. В надвратном помещении были две тяжелые окованные железом двери, выходящие на стену влево и вправо. Райнер прислушался, дойдя до южной двери. Было слышно, как капитаны напрасно молотят по северной двери, требуя, чтобы их впустили. К стене была привинчена железная лестница. Он поднял глаза, потом повернулся к остальным.
— Даг, останешься здесь. Герт, сможешь забраться на крышу?
Тот полез наверх.
Франка появилась первой, на плече у нее был моток веревки, в руке болтался кожаный мешок для кормления коней, набитый сеном.
— Молодец, парень. Э-э, то есть девочка. Теперь обвяжи веревку вокруг пояса.
— Что?
Франка явно встревожилась.
— Ты же не боишься высоты?
— Нет, но…
— Знавал я одного воришку, так вот, он этим зарабатывал. Давай-ка я тебя привяжу.
Тут появился и Карел, держа бочонок с порохом, словно младенца.
— А теперь насыпь порох в сено, сколько сможешь, только трамбовать не надо.
Карел еще не закончил, когда подбежали Павел и Халс. У Халса было два кувшина лампового масла, Павел тащил большой котел, из которого торчали фитили.
Райнер ухмыльнулся.
— Чудненько. Павел, намажь торбу жиром. Халс, налей лампового масла в котел.
Павел поморщился, но отковырял немного жира кинжалом и намазал торбу, пока Халс наполнял котел. Когда все было готово, Райнер забрал торбу и утопил ее в масле тупым концом пики Павла, чтобы сено и кожа пропитались маслом.
Пока Райнер возился с торбой, Павел прислушался.
— А пушка-то затихла.
Райнер наклонил голову вбок. И правда, орудия на большой южной стене молчали.
Халс ухмыльнулся.
— Это наш Йерген. Меч отлично говорит вместо него.
Райнер поднял сочащуюся маслом торбу на острие пики.
— Халс, Павел, Карел, останьтесь здесь с Дагом и, когда эта мерзость побежит наружу, бегите внутрь. Франка, взбирайся по лестнице на крышу надвратной башни, я передам тебе оружие.
Франка искоса посмотрела на него, но начала подниматься.
— Что-то это мне все меньше и меньше нравится.
Райнер передал ей пику и полез следом сам, держа в руке факел.
— Извини, дорогая, ты у нас самая легкая.
Он отдал конец веревки Герту.
— Держи крепко и медленно вытягивай, когда скажу.
— Есть, капитан.
Райнер повернулся к Франке.
— Готова?
Франка сотворила знак Мирмидии и шагнула на стену, спиной ко двору, держа пику.
— Готова.
Райнер скрестил пальцы в знаке Ранальда и поднес факел к торбе. Масло занялось, раздался грохот, и над торбой взвился огненный шар, а за ним — маслянистый черный дым.
— Опускай.
Франка отступила, Герт ослабил веревку, и девушка под взглядом Райнера начала медленно спускаться по стене с торбой, ревущей и дымящейся на конце пики, словно грязная комета, глядя на которую бледные копейщики и стрелки снизу озадаченно хмурились.
