База операции, "Хижина Квиббу", 00.56, 381 день после Геонозиса
Ордо поставил на стол плотно упакованные пятисотграммовые пачки термально-пластоидной взрывчатки и разложил их в стопки по десять. Дарман взял одну и развернул с заинтересованным выражением знатока взрывчатки.
"Интересно", – подумала Этейн, отмечая как Дарман расслаблен и уверен; сама она себя в компании полусотни килограмм сверхмощной взрывчатки себя так не чувствовала.
– Дар, прекрати, – сказал Найнер. – Нам надо, чтобы к приходу Вэу отель все еще стоял. Думаю, можно избежать взрывов в течении часа?
– Эти штуки совершенно безопасны, пока не воткнешь кусок металла и не запустишь электролитическую реакцию, – отозвался Дарман. Он улыбнулся Этейн, бросая пачку с кулак размером Найнеру. – Удейсии, нер вод.
Найнер поймал ее и выругался. Потом бросил обратно.
Этейн слышала, как льется вода из душа в уборной. Видела, как Атин бродит вокруг, рассеянно изучая грязный ковер, будто обдумывая речь; за ним оставалось возмущение в Силе, как после битвы. Она уже чувствовала резкую горечь Атина на Квиилуре, боль потери своих первых братьев на Геонозисе, и теперь слишком легко улавливала темные провалы в его настроении.
Фай, даже не умея использовать Силу, похоже, мог сделать то же самое. Иногда он подходил и, взяв брата за руку, говорил с ним очень тихо и убеждающим тоном.
Большая часть разговора была на мандо'а, которого она еще толком не понимала, но уловила слово, которому перевод не требовался: Вэу.
Босс, Джусик и Скорч ушли вниз, в бар. Сев и Фиксер были на посадочной платформе – теперь казавшейся обычной крышей отеля с разными спидербайками, эйрспидерами, и парой такси – получалась предусмотрительная защита периметра, если кто-то проследит ударную команду до дома Квиббу. Во всем вокруг чувствовалось напряжение… и, да, очень, очень глубоко, но все же присутствовал страх.
– Если Вэу везет остаток взрывчатки, то кто присматривает за пленными? – спросил Дарман.
– Не думаю, что за ними сейчас надо сильно присматривать, – ответил Ордо. – Но там Энакка.
– А кто ему поможет дотащить пятьдесят кило мертвого груза?
Ордо, похоже, был слегка раздражен. Этейн все еще воспринимала его как изолированный вихрь эмоций, сдерживаемых до жути разумной логикой. Она считала его опасным, даже не понимая, почему.
– Вэу, – дипломатично сказал он, – все еще в хорошей форме. Солдат с детства, как ты и как Кэл'буир. Он может утащить пятьдесят кило сам, как и ты это сможешь, – Ордо подровнял кучу пачек, чтобы они выстроились в безупречные ряды, будто это было очень важно. – А если Энакке не понадобится сторожить пленных, она ему поможет с переноской. В любом случае, не волнуйся.
– Да, оставь это мне, – добавил Найнер.
Этейн очень хорошо понимала, что значит "не понадобится сторожить". Если они стали бесполезными, то превращались в помеху, как и на Квиилуре. И тогда их пристрелят.
Дарман убивал сепаратистов, когда не мог взять их в плен. Она видела, как это происходило: чисто, быстро, бесстрастно. И… перешагивала ли она за грань Темной стороны? Даже если колебалась бы, перед тем как так поступить самой, ее больше не отвращало то, как поступают он и его товарищи.
Он оторвал взгляд от пачек и подарил ей широкую улыбку. В нем даже и кусочка тьмы никогда не было.
– Все полностью безопасно, – сказал он. Этейн поняла, что смотрела на него и он отнес взгляд на счет кучи орудий разрушения на столе. – Ты мне не веришь?
Она инстинктивно улыбнулась
– Конечно, я тебе верю.
"Да, верю. Ты мой друг, мой любовник."
Скирата объявился из освежителя, вытирая волосы полотенцем, в сменной одежде с верпинским бластером в светло-серой кобуре. Он наклонился через плечо Найнера, взглянув на голожурнал, который тот читал.
– Ты когда-нибудь голоновости смотришь? – спросил он, показывая на темный настенный экран.
– Слишком много надо смотреть, – Найнер вернулся к чтению. – Сложные жизни других людей.
Атин пристроился в углу с "ДС-17" на коленях. Они все держали оружие поближе, когда были не на людях. Слишком уж очевидно оружие коммандос на улице, и его приходилось заменять обычным бластером. Но вернувшись, они вновь все свое внимание уделяли "дисишкам". Это было оружие, с которым они росли и теперь жили.
Фай повесил свою винтовку на плечо и смотрел в окно на узкий мостик напротив, соединявший другой уровень убогих баров с перекрестком внизу. Транспаристил сделал его невидимым для Корусканта – но не Корускант для него. И это его ранило. Этейн могла почувствовать его несбыточные желания.
Фай изменился со времен Квиилуры. Этейн сперва чувствовала в Силе добрый характер и спокойствие. Годом позже внешне он был неизменно радостным, но за этой маской пряталось отчаяние и более темный характер. Он слишком много видел на войне. И он замечал кое-что еще более болезненное и уж точно волнующее – обычных людей на Корусканте, их нормальную жизнь, которой у него никогда не будет.
Не требовалось Силы, чтобы это почувствовать. Когда он смотрел на пары и семьи всех рас, Этейн видела на его лице немой и постоянный вопрос: почему не я? Почему эта жизнь не для меня?
Это же спрашивал Дарман.
Семья и клан – семья и отец – похоже, имели колоссальное значение для мандалориан. И уж точно – для Скираты.
Тогда Этейн точно знала, что для нее приготовила Сила, и путь джедая тут был ни при чем. Просто надо было убедиться, что как минимум одному клону вернут будущее, которое отобрали при рождении… или при том холодном, бездушном процессе который заменяет роды в лабораториях Камино.
Однажды Этейн сделает его отцом. Она подарит ему сына.
Но никому из них нормальная жизнь на войне недоступна. Ее мечта останется тайной – даже от него, на некоторое время.
Затем Этейн убрала мысль из разума и прикрыла глаза, медитируя, неосознанно, потому что она была среди настоящих друзей.
Она погрузилась в расслабленное спокойствие, слыша лишь медленный стук собственного сердца, пока от двери не раздалось жужжание.
Она мигом пришла в готовность. Как и "Омега" со Скиратой.
Этейн видела каждого в отряде как личность, как и со всеми другими, и не только потому, что Сила наделяла каждого своими свойствами характера. Она перестала обращать внимание на одинаковые лица или доспехи, и осознавала лишь их разные личности и привычки.
И все еще, когда они двигались, когда переключались на жизнь солдата, они действовали как единый, безупречный хищник.
Жужжание заставило их всех разом поднять взгляд; не как обычные люди, которые обычно реагируют один за другим, с разницей в миллисекунды. Движение было единым, абсолютно синхронизированным, и выражения лиц, наклон головы и застывшая тревожность были едиными. Затем, еще одним единым и идеальным движением они рванулись, словно пальцы разжимающегося кулака и заняли позиции в комнате, направив оружие на дверь.
