Было полное впечатление, что эти люди за окном никуда не спешили. Никто не торопился к нему с утра пораньше за деньгами, никто не теребил его, тормоша спросонья и требуя своих денег, хотя вчера вечером он всех специально, первым же делом предупредил о выдаче с утра зарплаты.
Это было настолько не характерно для местного люда, крайне болезненно относящегося к деньгам, что мгновенно вызывало настороженность.
"Вот! — пришло чёткое понимание вчерашней странности. — Они ничего не спросили про задержанную зарплату. И никто из них сегодня с утра не спешит её из меня выколачивать".
Блин! — тихо проговорил Сидор, уткнувшись лбом в оконную раму. — Это не есть good. Ничего не понимаю.
Может они дали мне возможность спокойно отоспаться? После трудной дороги?
Сидор чуть не заржал самым неприличным образом от этой, неожиданно пришедшей ему в голову мысли. Подобного вежества за местной публикой он до сих пор ни разу не замечал. Вот сапогом в дверь бухать на рассвете, когда ещё все спят, мол, чего долго не открываешь — это запросто. А дать выспаться усталому после долгой и тяжёлой дороги человеку — хрен там.
"Где мои деньги!? Мать — мать — мать! И железным хватом за горло хвать! Чтоб не вырвался и не сбежал! Вот, как они должны были себя вести сегодня с утра, — несколько озадаченно подумал Сидор. — Именно так, а не так как они себя сейчас ведут. Как будто меня здесь и нет".
Всё это, однако, было очень и очень странно. В чём, в чём, а в заботе о ближних и их интересах, эта публика никогда раньше замечена не была.
Насколько Сидор успел разобраться в характере местного народца, задержка жалованья даже на один день могла вызвать самый настоящий бунт. А тут — ничего, тишина. Тишина и равнодушное спокойствие.
Никто сейчас не стоял под окнами этих развалин, где он остановился и не возмущался по поводу необоснованной задержки жалованья. Никто, лично встретив вчера персональных виновников сложившегося положения, явившихся перед ними, что называется воочию, не выказывал им с Димоном ни малейших претензий, ни своего возмущения.
"Странно? Ничего странного, — мрачно подумал Сидор. — Подозрительно! Крайне подозрительно!"
Глядя на редких, снулых каких-то егерей, вяло бредущих по улице, почему-то исключительно из десятка Бугуруслана, у него было такое странное ощущение, что местных насельников, такое положение дел даже вполне устраивает.
Жалко, что всего этого не видит сейчас Димон, — тихо проговорил Сидор.
Его рассеянный, бездумный взгляд блуждал по окрестностям, краем из-за соседних порушенных крыш видимых из окна.
Интересно было бы сравнить наши мысли. Ему тоже всё творящееся сейчас здесь показалось бы странным, или нет?
В какой-то момент, уткнувшийся лбом в гнилые останки оконного переплёта в окне Сидор, вдруг остро пожалел, что Димон ушёл так рано с утра в горы, не дождавшись задержавшегося где-то проводника, и ничего происходящего сейчас здесь, в крепости не видит. Крайне важная поездка, вызванная срочной необходимостью проверки и подтверждения ещё весной найденного одной из поисковых групп пещерного прохода на ту сторону гор, в Приморье.
Да и дорога впереди, до этого пещерного перевала требовала самой тщательной предварительной проверки на предмет возможности прохождения уже целого обоза. Нельзя было соваться незнамо куда, не получив личного подтверждения найденному. Не зря же местные чуть ли не в унисон говорили, что горы на юг для телег в этих местах не проходимы.
Это была первоочередная задача.
Но и то, что тут, в крепости происходило, похоже, требовало не меньшего внимания. И его сторонний взгляд, сейчас бы не помешал.
Сидору вообще не нравились никакие странности. А последнее время особенно. И мнению Димона, особенно в подобных случаях, Сидор привык доверять.
Жаль, что он вчера так поспешно попросил Димона прямо с утра отправиться дальше в горы, надеясь максимально сократить сроки пребывания здесь и время подготовки обоза к переходу через местные Альпы.
— Блин! — тихо, с неожиданно появившейся злостью выругался Сидор. — А вот это уже, полный пиз…ц!
До него только сейчас дошло, что вчера он невольно подметил, и что сейчас просто бросалось ему в глаза. Но что он только сейчас осознал.
Запустение. Полное запустение всего вокруг, словно ничего из запланированного этой весной сделано не было.
Даже комната эта и дом, которые он ещё весной этой лично для себя присмотрел, не были не то, чтобы хоть как-то отремонтированы, они вообще находились именно в том состоянии, как их оставили весной. Даже мусор по углам и тот не был прибран.
Кругом царило полное запустение, ничем не отличаемое от того, что было здесь пол года назад. И виданная ими вчера ночью створка разбитых крепостных ворот, косо висящая в проёме разрушенной въездной башни, была прекрасной иллюстрацией этого факта. И, выходило, что за эти полгода никто из бывших здесь людей, ничего из запланированных дел не сделал.
— Так, так, так, — постучал он пальчиком по остаткам рамы в окне. — Чем же вы тогда здесь целых полгода занимались? — тихо пробормотал он.
Настроение ещё больше испортилось. Похоже, впереди у него были серьёзные, и насколько хорошо он того знал, очень тяжёлые разборки с местным комендантом. Очень этого не хотелось.
На Сидора навалилось предчувствие надвигающейся катастрофы.
Далеко на севере… *
Старый двухэтажный особняк классического имперского стиля, давно уже не новый, но до сих пор поражающий всех видевших его внутреннее убранство на удивление хорошо сохранившейся отделкой под старую имперскую роскошь, по обычаю предоставляемый столичными властями Республики посольству Подгорного княжества, в этот поздний вечерний час был тих и умиротворён.
Огромные, четырёхметровой высоты и чуть ли не метровой ширины, просто чудовищно огромные окна особняка, застеклённые драгоценным листовым стеклом, правда не дорогущим микльдатским привозным, а местного, кустарного производства, но не менее прозрачным и не менее тонким, и не в ущерб прочности, давали в просторные, с высокими четырёхметровыми потолками комнаты этого старого имперского дворца удивительно много света. Даже сейчас, уже в глубоких вечерних сумерках, сквозь высокие и широченные окна в комнату попадало достаточно много света от практически уже севшего солнца. Было хоть и сумрачно, но всё же вполне ещё можно было рассмотреть мелкие детали великолепно выполненной гравировки, отчётливо видимой на полированном лезвии.
Зажигать свечи не хотелось. Хотелось тихо посидеть в сумерках, в тиши и спокойствии, и потетешкать доставшуюся ей чудную, неожиданную добычу.
