Взявшись за дверную ручку, Таласса безмолвно помолилась, как молилась каждый день в храме Сутис. Это была молитва из переплетенной в кожу, украшенной драгоценностями Книги Света, которую Таласса открывала каждое утро всю свою жизнь, как только солнце вставало над горами. Книга Ре, Жизни, Света — книга огня, который горит в душе каждого человека и которому Таласса дала угаснуть, попав сюда и потеряв в роскоши храма. Но девушка по-прежнему открывала книгу каждое утро, и аметисты с изумрудами, украшавшие переплет, вспыхивали на утреннем солнце, льющемся с балкона; Таласса читала, и святые слова, смывая память о минувшей ночи, возвращали ее в прежние счастливые времена: «Свет есть путь Ре, торжествующего над тьмой, которая есть путь его брата Исса, повелителя Червей — слушай слова света, и не убоишься ночи». Таласса вела пальцем по ярким строкам на пожелтевшем пергаменте, шепча про себя слова, и бодрящий огонь вливался в ее жилы: «Я встану с тобой утром и уйду с тобой на покой вечером. Моя кровь — огонь, и твой огонь — кровь, и радость в твоем пробуждении». Прочтя эти слова, Таласса взглядывала на горы — и Аланда часто бывала при ней в это время с улыбкой в своих ярко-голубых глазах, и жизнь снова казалась терпимой, а ночи будто и не было.
Но теперь страх было отогнать не столь легко, ибо близилась полночь. Как же быть? Предать этого человека? Попросить его снять маску, как велела Маллиана? В конце концов, это маска жрецов Исса, врагов Талассы.
Даже его рука сквозь мягкую кожу перчатки казалась какой-то странной. Под мягкой кожей чувствовались стальные связки — такие же твердые и неподатливые, как сам незнакомец. За все это время Таласса еще не обменялась с ним ни единым словом. Сейчас он повернул к ней свою маску-череп, не понимая, почему она так замешкалась у двери. Охваченная новой волной паники, Таласса торопливо вошла в комнату, залитую оранжевым светом занавешенных светильников. Любопытно бы знать, где находится глазок: Таласса всегда подозревала, что в комнате есть нечто подобное, но гнала от себя эту мысль. Верховная жрица, без сомнения, уже заняла свой пост.
В уме Талассы сложился план: какое-то время она будет играть свою роль и попробует выяснить, кто этот человек. Если он друг, она, возможно, еще успеет предупредить его...
В этот миг жрец, точно устав притворяться, враждебным жестом отшвырнул от себя ее руку, и Таласса с трепещущим сердцем закрыла за собой дверь.
Уртред сквозь прорези маски разглядывал комнату служительницы разврата. Все здесь претило ему, и гобелены на стенах, представляющие любовные приключения богини Сутис с другими богами, казались вопиюще кощунственными. Вся обстановка комнаты служила достойной оправой похоти Сутис: кровать, занавешенная тяжелыми красными драпировками и украшенная резными фигурами акробатических совокуплений, была к тому же снабжена сотней разноцветных подушек. Бронзовые чаши поблескивали в мягком свете. Ароматные свечи говорили о южных краях, где одуряюще пахнут под солнцем чудные цветы и теплый бриз, почти забытый на Старой Земле, летит над песками пустыни. Картина в точности совпадала с представлением о комнате развратницы, которое могло бы сложиться в воображении Уртреда.
Ему казалось, что его загнали в ловушку. Ни разу в жизни он еще не оставался наедине с женщиной. Легкое касание ее руки сквозь перчатку, когда она вела его по лестнице, пробудило в нем давно подавленные чувства; тепло этой руки проникло до самого сердца и вызвало разбухающую тяжесть в чреслах. Уртред боролся, как мог, но дурманящая атмосфера храма одолевала его.
Выпустив руку Талассы и стремясь унять бушующее сердце, он подошел к полуоткрытому окну, в которое лился ночной холод. Стены храма еще не просохли после дождя, но луна светила, и грозовые тучи уходили на юг. Молния сверкала где-то вдалеке, и гром рокотал еле слышно. От сплошной пелены тумана, облегчившей его бегство, осталась лишь пара прядок, застрявших в укромных местах, куда не проник недавний свирепый вихрь. Укрытые от дождя свечи в своих вазах мигали по всему саду, точно звезды. Но вот одна погасла, за ней другая. Странно: неужто в храме полагают, что защитой от вампиров может послужить одно лишь внутреннее освещение?
В меркнувшем свете было видно, что главные ворота храма почти уже потонули во мраке. За ними таились сомнения и тревоги — как, впрочем, и здесь. Он не доверял этой женщине, кто бы она ни была, и держался настороже. А разобравшись в этих чувствах получше, он, к своему горю, понял, что эта женщина беспокоит его больше, чем все опасности ночного Тралла. Чей-то смех прозвенел в коридоре, точно напоминая Уртреду, что это за дом. Смех завлекающий, дразнящий, столь же женственный, как каждый клочок ткани и каждый изгиб мрамора в этих стенах. Уртред стиснул зубы и решился быть стойким.
Новое прикосновение пронизало его будто током. Легкое, как перышко, оно было столь неожиданным, что Уртред подскочил на целый фут, ударившись о стену. Девушка отпрянула при его резком движении и вскинула руки, словно защищаясь от удара. Так они и застыли на какой-то миг — она с расширенными от страха серыми глазами, он со стиснутыми кулаками и бешено бьющимся сердцем. Потом его плечи обмякли и пальцы разжались.
— Не нужно меня трогать, — процедил он сквозь все еще сжатые зубы.
— Прости... — начала девушка, но Уртред прервал се, сказав:
— Ничего, — хотя стук собственного сердца оглушил его, а комната медленно кружилась. Он опять отвернулся к окну, но из сада на него пахнуло дымом леты.
Уртред старался думать о другом. Ведь он не трус — почему же теперь он не может вымолвить ни слова и не способен принять хоть какое-то решение? Он был зол па себя: полгорода ищет его, убийцу верховного жреца Ре, а он бледнеет от прикосновения какой-то девчонки! Бессмысленность собственного поведения так поразила его, что сквозь маску вырвалось нечто вроде глухого смешка. Отвернувшись от окна, он увидел, что девушка смотрит на него глазами размером с блюдце, не зная, чему приписать этот смех: порыву веселья или безумию.
Ее страх помог Уртреду обрести некоторую уверенность. Вступив с ней в разговор, он увидит, что она за человек, и ее плоть станет для него тем, чем есть: оболочкой, скрывающей кости, темницей пылающего угля души. Кроме того, надо рассказать девушке о плане Сереша.
— Я друг, — нерешительно начал Уртред. — Сереш велел мне выбрать тебя...
Уртреду показалось, что девушка вздрогнула и тревожно обвела глазами комнату. Он тоже огляделся. Они были одни — так по крайней мере казалось. Придется ей довериться — иного выхода нет. А она вдруг превратилась в комок нервов — все ее кокетство испарилось, и она потупила глаза, словно не желая, чтобы он продолжал. Молчание придало Уртреду уверенности. Пожалуй, это предостережение Сереша так его насторожило. Он с излишней тревогой готовился отразить чары этой принцессы на час — он, избранник Ре, ни разу не коснувшийся женской плоти! Больше эта женщина не тронет его. В назначенный срок явится Сереш и избавит его от искушения. Утешенный этой мыслью, Уртред заговорил снова:
