Перейдя песчаную площадку, Торвард стал подниматься по тропе к вершине откоса. Когда ему оставалось несколько шагов, кюна Хёрдис сама выступила ему навстречу, и Торвард остановился. Народ затаил дыхание, так что ясно было слышно плеск моря возле кораблей и шум ветра в вершинах сосен.
– Приветствую тебя, конунг, сын мой! – отчетливо и важно провозгласила кюна Хёрдис. – Удачен ли был твой поход? Кубок Торгъёрда ждет тебя, Торвард конунг!
В голосе ее слышалось нескрываемое, упоительное торжество, правая бровь дрожала. Сегодня была поистине вершина ее жизни. Она, дочь рабыни, не признанная отцом, пленница великана, потом жена конунга, наконец-то стала матерью конунга, и весь Фьялленланд склоняется перед ее сыном. Такого ликования она не испытывала даже тогда, когда Торбранд конунг назвал ее своей женой, – в те тяжелые дни ей было не до радости. Да и что такое жена по сравнению с матерью? Жен может быть много, а мать у человека только одна. И вот она, ведьма, втайне нелюбимая Аскефьордом, протягивает Кубок Торгъёрда, легендарного основателя рода, своему сыну. Ах, как она хотела, чтобы это увидели все, кто знал ее в жизни: ее давно погибшие или потерянные из виду родичи, все ее многочисленные враги и недоброжелатели. Мать, которая бросила ее восьмилетней, выходя замуж и уезжая навсегда, все отцовские домочадцы, попрекавшие ее бездельем и дурным нравом, и тот глупый старик, который собирался перерезать ей горло жертвенным ножом! И даже тот тупой великан, Свальнир из Медного Леса, который было думал, что завладел ею навсегда! Ах, как хотела бы она воскресить Хродмара ярла, мужа своей сводной сестры Ингвильды и своего пожизненного непримиримого врага, чтобы он увидел ее торжество! На второго своего недруга, Эрнольва Одноглазого, кюна Хёрдис и сейчас, не удержавшись, бросила быстрый насмешливый взгляд. Он, прославленный ярл, гордящийся своей знатностью и благородством, сам провозгласил своим повелителем сына ведьмы!
Торвард подошел вплотную к матери и пристально-вопросительно посмотрел ей в лицо, для чего ему пришлось наклонить голову, потому что мать была заметно ниже его ростом. Кюна Хёрдис почти впихнула ему в руки блестящий позолотой кубок, и Торвард сжал его в ладонях. На руке кюны блеснуло золотое обручье Дракон Судьбы, и Торвард проследил за ним глазами.
– А что с Драконом Битвы? – осевшим от волнения голосом спросил он. – Он здесь? Или его похоронили?
– Твой отец взял его с собой в Валхаллу. Не знаю, было ли мудрым это решение, время покажет. А пока, конунг, сын мой, тебе придется самому добыть славу, чтобы обвить ею свой меч!
Торвард опустил лицо и поднес ко рту кубок. Меч Дракон Битвы, ушедший с отцом в курган, было отчасти жаль, но жить за счет отцовской славы он и сам не собирался.
Полная луна заливала белёсым светом маленькую полянку на вершине горы, одной из бесчисленных гор Медного Леса. Лунный свет играл жидким блеском в воде ручья и вместе с ним, переливаясь и подмигивая, убегал вниз по склону. Возле самого истока сидел кто-то маленький, лохматый, свернувшийся, как еж. Даже сама луна не узнала бы в этом странном звере Дагейду, дочь великана Свальнира, последнюю в роду древних квиттингских великанов. Ее окружали камни, и один из них, низкий вытянутый валун, наблюдал на ней – во тьме мерцали небольшие, тускло-зеленоватые волчьи глаза.
Неподвижно сидя среди камней, Дагейда смотрела в источник – туда, где обычно среди разноцветных камешков выбивалась из-под земли прозрачная струя, а сейчас поблескивало белым серебром вогнутое дно, похожее на какую-то диковинную вторую луну, которая восходит не на небе, а из-под земли. В этом источнике на вершине горы Дагейда хранила кубок по имени Дракон Памяти – между водой, землей и небом, на пересечении трех стихий. Кубок этот для того, кто умел им пользоваться, был то же самое, что для Одина его глаз в источнике Мимира. Тот, кому хватит мудрости заставить кубок говорить, увидит мир одновременно сверху и снизу, изнутри и снаружи – как смотрит Один. Из людей такой мудростью владели лишь единицы, но Дагейда, рожденная от великана и смертной женщины, живущая на грани между живым и неживым, между вечным и преходящим, умела смотреть с двух противоположных точек бытия так же естественно, как обычный человек смотрит двумя глазами или работает двумя руками. Дракон Памяти хранился в одном из бесчисленных источников Медного Леса, но Дагейда умела вызвать его отражение вместе с его волшебством из любой текучей воды, где бы она ни оказалась.
Сейчас в Драконе Памяти отражалась тьма, но не эта глухая тьма безлюдного леса, где луна наедине шепталась с горами, а другая – смотрящая прямо в лицо Дагейде сотней огненных глаз. Факелы в невидимых руках двигались, кружились, то замирали, то снова пускались в пляс, как сотни и сотни душ, свободных в черной Бездне, – до воплощения, после воплощения, между воплощениями… Луна с небес видела все это где-то очень далеко, за землями и морем, – и лунный свет, отражаясь в воде источника и в серебре старинного кубка работы свартальвов, переносил в него все то, что видела луна. Различала Дагейда и стройную мужскую фигуру, невидимой силой вознесенную над морем мрака, торжествующую, победоносную. В ней воплотилась мощь тысяч и тысяч людей, мощь земли и воды, гор и ручьев, лесов и пустошей. В нее вливали силу мечи прошлых и будущих воинов, рыбацкие лодки во фьордах, паруса торговых кнёрров, стрелы охотников в лесах, пастушеские посохи на склонах, кайла из оленьего рога в медных копях Черных гор, бычьи упряжки в полях каменистых долин, молоты кузнецов-оружейников и ножи искусных резчиков по кости – все то, что зовется Фьялленландом. Тревожно и жадно вглядываясь, в свете далеких факелов Дагейда рассматривала лицо, которое наяву видела всего один раз, – смуглое, с черными бровями, с заметным шрамом на щеке, окруженное прядями густых черных волос. Это был ее брат по матери, Торвард сын Торбранда. Отныне – конунг фьяллей. Дагейда своими глазами видела последний поединок и гибель его отца, и смысл ночного неистовства огней не составлял для нее тайны.
Дракон Памяти стал медленно опускаться в источник и вскоре исчез, теперь на дне были только камешки. Дагейда неподвижно сидела на земле, обдумывая увиденное и пытаясь сообразить, что грядущие перемены дадут ей. Казалось бы, какая связь между маленькой ведьмой в глуши Медного Леса и новым конунгом Фьялленланда? Но связь между ними имелась, и Дагейда никогда о ней не забывала. Почти единственным, что интересовало Дагейду в человеческом мире, было золотое обручье в виде дракона, свернувшегося кольцом, называвшееся Дракон Судьбы. Оно там, во Фьялленланде, где живет их с Торвардом общая мать кюна Хёрдис, похитительница Свальнировых сокровищ… Двадцать пять лет ее охранял старший из трех волшебных братьев, меч по имени Дракон Битвы. Но недавно он, как и Дракон Памяти, будучи погребен в кургане Торбранда конунга, тоже оказался если не в руках, то во владениях Дагейды. У похитителей остался только последний из трех, только золотой «дракон». Вернув его в Медный Лес, Дагейда вернула бы былую силу роду квиттингских великанов – то есть себе. Она, маленькая ростом, как двенадцатилетняя девочка, была единственной, но полноправной наследницей рода могучих, как эти горы, великанов, когда-то владевших всем полуостровом Квиттинг. Род ее исчез с лица земли, но если сила трех драконов вернется в Медный Лес, в ней одной будет мощь и долговечность всех. Тогда она будет несокрушима, как сами эти горы…
