— Нет эмоции чище, чем ярость, — произнес Лоргар. — Нет цели праведнее, чем месть.
Во взгляде Ангрона забрезжило узнавание.
— Да, месть. Расплата. Пища для души, брат.
— Чем ты отличался? — спросил Лоргар. — Почему наш отец так с тобой обошелся?
Ангрон пожал плечами, отмахиваясь от безрадостного сочувствия в голосе брата.
— Ты сохранил этого осла Кор Фаэрона. Русс — своих побратимов. У Льва остался Лютер. Люди — братья и приемные отцы — спасенные и вознесенные в ряды Легиона. Но не я. Не Ангрон, нет. Император телепортировал своих позолоченных кустодиев вниз, чтобы помочь мне и моей армии? Нет. Выпустил Псов Войны и приказал им сражаться, биться рядом со мной? Нет. Спас моих братьев и сестер так, как уберег и возвысил ближайшего сородича Льва? Как почтил Кор Фаэрона? Нет, нет и нет. Никакой жалости к Ангрону. Ангрону Клятвопреступнику. Ангрону Предателю.
Пожиратель Миров спрыгнул с камня, глядя на кости, но продолжая обращаться к Лоргару.
— Он провел на моем родном мире недели, как с тобой на Колхиде, Вулканом на Ноктюрне и Руссом на Фенрисе? Нет. Император не устраивал состязаний в силе и твердости духа с Ангроном Рабом. Не было недель смеха, веселья и залечивания ран, нанесенных планете. Вместо этого он лишил меня прожитой жизни и заслуженной смерти. Заставил нарушить клятву, которую я дал нуждавшимся во мне.
Во взгляде Лоргара появилась ярость.
— Но почему? Почему он дал твоей армии умереть? Почему он похитил тебя во вспышке телепортации, хотя мог задержаться, как он это делал на многих других планетах? На орбите был Легион — твой Легион, Ангрон. Один-единственный приказ, и они бы обагрили клинки рядом с тобой, спасая твою армию мятежников и славя тебя как генетического предка. Но он удержал их, как держал тебя.
По подбородку Ангрона потекла густая влажная слюна.
— Я уже не узнаю, почему. Он мне так и не ответил. Но он заплатит, как заплатили верховые. И когда я окажусь перед ним на Терре, я спрошу снова. И тогда, Лоргар, наш отец даст ответ.
Несущий Слово вздохнул, поддавшись какому-то своему возвышенному переживанию.
— Ты заслуживаешь ответа.
— Деш`еа, — произнес Ангрон. — Я должен там побывать. Должен взглянуть, кто правит в городе, который заявлял свои права на меня. В городе, который убил моих братьев и сестер.
— Как пожелаешь, — согласился Лоргар. — Как пожелаешь.
Ее уязвило, что праксуарий оказался прав. Несмотря на поспешное прибытие, они выглядели мирно. В донесениях сообщалось, что тысячи и тысячи их высаживались на равнине за пределами города, несомненно выгружая армию, однако не атаковали сам Деш`еа. Оставшись у королевского трона, она руководила процессией офицеров, которые снабжали ее свежими данными и рапортами наблюдателей, нашептывая в ухо и передавая информационные распечатки.
Праксуарий прямо сидел на троне. Он был вдвое ниже отца и вдвое нелепее того напыщенного глупца. Символом его власти был амулет из полированного серебра в форме сжатого кулака. Юный Тибарал носил его на шее, хотя тот свисал почти до самого живота. Он постоянно вздыхал, словно на его плечах лежал груз целого мира.
— Сколько домов мобилизовано? — спросила Ошамай у одного из младших командиров. Тот нервничал, это было видно по глазам, однако гладко справлялся с волнением, маскируя его расторопностью занятого делом солдата.
— Примерно половина уже на стенах, генерал. Большинство оставшихся предпочитают защищать собственные поместья, а не присоединяться к общим силам обороны.
Она отпустила его, нимало не удивившись тому, что так много домов решило укрепляться свои особняки. В сущности, ее поразило, что нашлось так много желающих отправить солдат на стены. Подобный альтруизм был непохож на поведение благородных родов — ей было хорошо об этом известно после тридцати лет офицерской службы при дворе праксуария.
Когда к ней приблизился следующий офицер, она наклонилась к нему и сказала на ухо: «Если они нападут на город, готовьтесь освобождать рабов».
Надо отдать ему должное, он не стал спрашивать, уверена ли она, или же указывать на безумие идеи. Если на город нападут, несколько тысяч воинов из касты рабов с арен смогут хотя бы упрочить количество защитников. А если бы те восстали и подняли бунт? Это едва ли имело значение, город в любом случае был бы обречен.
— Я за этим прослежу, — пообещал офицер.
— Удачи, — произнесла она.
Он опешил. Никто не привык слышать теплые слова, слетающие с тонких губ генерала. Ошамай порадовалось, что он предпочел не заметить ее секундную оплошность. От того, что творилось на равнине, ее нервы были так же расстроены, как и у всех остальных.
Ждать пришлось недолго. В громадные каменные двери на южном входе в тронный зал ворвались герольды, которых сопровождали бегущие и оглядывающиеся через плечо солдаты.
Ошамай сглотнула. Это выглядело плохо.
— О наш единственный владыка! — завопили герольды, лопоча и перекрикивая друг друга. Мальчик-король стерпел происходящее с отрепетированным царственным терпением. Однако он не успел заговорить.
Первый прошедший в черную мраморную арку был настолько высок, что ему пришлось пригнуть голову. Ошамай буквально почувствовала, как сотни придворных разом вдохнули. Они, как один, судорожно глотнули воздуха, и многие попятились к стенам от вошедшего гиганта. Тот превосходил ростом любого человека и был закован в броню холодного красного цвета и блестящую начищенную бронзу. С задней части выбритой татуированной головы тянулись косички-кабели, которые уходили в работающий доспех. Все, кто благоговейно смотрел на военачальника, узнали эти имплантаты — Гвозди Мясника, кибернетическая грива раба.
К его спине были пристегнуты два зубчатых моторизованных меча, хотя сама мысль, будто этому созданию, этому воплощению жестокости требуется оружие, чтобы повергать врагов, была смехотворной. Он двинулся по красному ковру, который вел к Трону Рескиума, сотрясая пол своими шагами. В полированной поверхности трона отражались верхние полосы искусственного освещения и съежившиеся фигуры почти двух сотен придворных. Несколько солдат Родственной Стражи протянули дрожащие руки к оружию. Остальные осознали полную тщетность этого действия. Ошамай была в числе последних.
Новоприбывший остановился, повернулся и оглядел окружающую обстановку. Безгубое лицо являло собой лик сломленного ангела. Оно было изуродовано и покрыто шрамами, лишившись даже намека на былую красоту.
— Ну, — произнес он резким голосом, напоминавшим скрежет каменной кладки. — Кто нынче у власти?
