— Старшина, не дури, — еще тверже вымолвил краснофлотец. — Не дури, нет времени. Ни у меня, ни у тебя. Ну, давай, кореш!
Старшина издал какой‑то странный звук, схватил алое от крови полотно и выскочил из блиндажа.
Цветкун услышал, еще успел услышать, как с гулом понеслись над блиндажом тяжелые снаряды и ахнули вдали басы морских орудий, как смолкли вражеские минометы, и ветер донес раскатистое «ура» поднявшейся в атаку морской пехоты.
Донесение в штаб флота о подвиге краснофлотца Цветкуна Михаила Степановича помечено 19 января 1944 года.
Собрание было коротким. Все было совершенно ясно.
На черноморском сторожевом катере «044», которым командовал старший лейтенант Попов, кончилось горючее. Моторы почихали и остановились. А вдали виднелся крымский берег, занятый гитлеровцами.
Катер долгое время находился в море. Его команде поручили выяснить возможность высадки разведчиков на некоторых участках побережья. Но везде моряки натыкались на противника.
Катер обстреливали. Команда не оставалась в долгу. Перестрелки и свежая погода задержали возвращение. Вот и остались без горючего.
Особой тревоги это не вызвало.
Достаточно дать радиограмму, и на помощь подойдет другой катер, поделится горючим, возьмет, на худой конец, на буксир.
Но беда никогда не ходит одна. В движок динамомашины, которая питала [/ацию, попала вода. Движок захлебывался и глохнул. Приводя его в порядок, старшина мотористов Таурин надышался отработанного газа, покачнулся и упал.
Товарищи не сразу поняли, что с ним такое. Его окликали, тормошили, брызгали на лицо водой. Лишь когда у других тоже стала кружиться голова, краснофлотцы догадались, в чем дело, и поспешили вынести Таурина на палубу.
Товарищи делали ему искусственное дыхание, поливали голову и грудь ледяной забортной водой, жесткими, как приклады, ладонями растирали уши.
В отсек, откуда вынесли Таурина, спустился командир отделения мотористов Кудреватых и осторожно потянул носом. Да, воздух отравлен. Устроили вентиляцию-— стали дружно нагнетать свежий воздух бушлатами, полотенцами. Кудреватых склонился над мотором.
И вот, наконец, мотор заурчал. Изнывавший от нетерпения радист Туманов метнулся на свой пост.
А Кудреватых промолвил что‑то невнятное и повалился, как куль. Его мигом вытащили на палубу и подвергли тому же лечению, что и Таурина. В конце концов оба они пришли в себя. Едва очнувшись, Кудреватых спросил:
— Радиограмму передали?
— Передали, передали! — поспешили обрадовать его краснофлотцы. Они сказали правду, но не полную: шифровку радист отправил, но подтверждения о получении радиограммы он не получил. И Туманов снова и снова слал в эфир призыв о помощи. Наконец в наушниках затрещало и, забывшись от радости, радист вместо того, чтобы доложить командиру, звонко закричал:
— Ура! Услышали! Нас ищут, идут спасать!
Между тем катер медленно дрейфовал. Командир приказал развернуть его носом к ветру. Беспорядочная болтанка прекратилась и перешла в однообразную килевую качку.
Стал отчетливее слышен посвист ветра в снастях. На ходу, даже самом малом, шум моря заглушался гулом моторов. А теперь каждая волна заговорила своим, только ей свойственным голосом. Сочно причмокивая, волны облизывали борта, с журчанием завивали барашки на гребнях, порой звучно всплескивали, будто шлепая мокрой широкой ладонью.
Каждый член экипажа понимал, насколько неладно их положение. При налете вражеских самолетов только умелый маневр позволял уклоняться от падающих бомб. А как поступать, когда катер превратился в неподвижную мишень? И что произойдет, если их заметят вражеские дозорные корабли или наблюдатели береговых батарей? Хорошо еще, что наступила ночь, темная, непроглядная. Тяжелые тучи плотно укрыли небо. Над морем сгустился чернильный мрак.
Но как найдут их те, кто придет на помощь?
Поразмыслив, командир приказал давать каждый час красную ракету. Конечно, ее могут увидеть и гитлеровцы. Но вряд ли они догадаются, в чем тут дело. Вероятнее всего они заподозрят, что черноморцы затеяли какую‑то хитрую ловушку, и побоятся сунуться сюда до утра.
Ночью помощь не пришла. На рассвете радист принял новую шифровку. База уведомляла, что их ищет катер с горючим, и требовала уточнить координаты. Их передали немедленно. Оставалось лишь ждать.
Но вскоре лица моряков посуровели: ветер засвежел и погнал катер к берегу. Что это сулило, понимал каждый.
Вот тогда‑то секретарь комсомольской организации катера старший краснофлотец Ивахно и решил созвать собрание комсомольцев.
На собрание пришли все свободные от боевой вахты моряки. Пригласили и командира. Председателем избрали радиста Туманова. Первое слово он предоставил командиру для информации. Старший лейтенант много говорить не умел.
— Нас, видно, все‑таки прибьет к берегу. Дешево жизнь не отдадим. Пока хватит сил, будем бить фашистов.
На этом он и закончил свою речь. Молодые моряки высказывались так же коротко. Слова комсомольцев были торжественны и в другой обстановке показались бы выспренними. Но здесь, у берега, готового полыхнуть смертным огнем, слова эти звучали естественно и просто.
— Лучше смерть, чем позорный плен, — сказал самый молодой в команде краснофлотец Шапошников. — Я призываю всех комсомольцев свято сохранить клятву, данную Родине.
Другие говорили еще короче.
— Драться до последнего.
— Живым не сдаваться!
Резолюцию собрания писали тут же, под коллективную диктовку. Получалось не совсем складно, но понятно всем.
«Пункт первый. Если катер прибьет в расположение врага днем, то биться с врагом до последнего снаряда, патрона, гранаты. В последнюю минуту взорвать катер, о чем дать радиограмму в базу.
Пункт второй. Если катер прибьет к берегу ночью и его не обнаружит враг, то снять с катера необходимое оружие, сойти на берег и действовать как партизанский отряд, громя врага в тылу, не давая ему покоя. Катер взорвать, чтобы не достался врагу.
Пункт третий. Клянемся, что честь Родины, славу советских моряков не опозорим. Умрем, но долг перед Родиной выполним до конца.
Председатель собрания Туманов,
секретарь Кудреватых».
Решение приняли единогласно. Потом утвердили текст, радиограммы. Записывал его Туманов:
«Вражеский берег в пяти–шести милях. С каждой минутой он приближается. Выхода нет. Будем драться до последнего патрона. Прощайте, товарищи!»
Собрание объявили закрытым.
