Наступила тишина. Фьялли и квитты стояли друг против друга, опустив руки. Многие сохранили оружие: копья, секиры, выкованные человеческими кузнецами мечи. Но битва выдохлась: отказ оружия продолжать битву потряс даже измученных до полного бесчувствия людей. Оборванные, окровавленные, израненные, задыхающиеся, они стояли друг против друга, как берсерки, что внезапно опомнились от боевого безумия и полными жути глазами смотрят на учиненное ими в беспамятстве.
Маленькая ведьма на вершине горы прыгала и била в ладоши, восторженно и визгливо смеясь. К делам людей она была равнодушна, ей было все равно, кто победит в этой битве, но она ликовала, потому что сумела обезоружить войско Хёрдис. А Хёрдис молчала, пытаясь придумать что-нибудь еще. Битва не могла окончиться так.
– Ну, Торбранд, иди же! – крикнула она и знала, что он услышит ее даже издалека. – Осталось немного! Разгони эти жалкие остатки, и весь Квиттинг будет принадлежать нам! Победа близка!
– Тюр и Глейпнир! – одновременно с ней крикнул Рам Резчик, потрясая своей секирой. – Вперед, квитты! У нас осталось оружие – смелость острее меча! Они чуть живы – сбросим их в море, и Квиттинг будет свободным! Вперед!
И две человеческие волны в последний раз двинулись друг на друга. Волны ворожбы носились и сталкивались над полем: Хёрдис и три квиттинских колдуна плели свои заклятья и разрушали заклятья друг друга. Приливы и отливы чародейной силы трепали людей, наполняли то бессилием, то лихорадочной горячностью. В глазах темнело, в головах стоял туман. Каждый был уже почти равнодушен и к жизни, и к победе; невидимые руки толкали вперед, на врага, отбрасывали назад, но никто уже не помнил, с кем и зачем бьется.
Те, кто не сумел найти оружия взамен пропавшего, сражались голыми руками, грызли зубами, как берсерки; у каждого кипело в сердце чувство, что это – последний удар, последнее усилие, после которого все кончится. Ряды поредели, звон утих, даже криков почти не было слышно. Только близкое море внизу ревело и билось о высокие бурые скалы, как голодное чудовище, лизало камень холодными языками, жаждало получить свою долю добычи, глотнуть крови, которую сейчас так жадно пила земля. Казалось, здесь бьются мертвецы, которым больше нечего терять. Но живая человеческая кровь по-прежнему текла на землю и терялась в прахе, окрашивая камни, и ноги бойцов скользили по ней, как по льду.
Хёрдис стояла, закрыв лицо руками. Само дыхание в ней то вскипало, то опадало. Человеческий дух фьяллей, питавший ее, был как затухающее пламя: еще немного, еще два-три всплеска света, и все. Она пыталась собрать обрывки заклинаний, но не могла: чьи-то сильные руки тут же рвали их в клочья. Это они, три колдуна. Трое против нее одной. Да еще та маленькая дрянь… Хёрдис чувствовала себя бессильной, точно в ней что-то сломалось. Но она не хотела, просто не могла сдаться: самолюбивое упрямство лежало в основе ее природы, оно сделало ее такой, какая она есть, оно помогло ей выдержать даже пещеру великана. Еще, еще что-то сделать! Не может быть, чтобы у нее больше ничего не осталось!
Внезапно она ощутила на правой руке какую-то тяжесть и открыла глаза. Блеснуло золотое обручье – Дракон Судьбы. С тех пор как Торбранд отдал ей этот «свадебный дар», Хёрдис не расставалась с ним.
А ведь это тоже оружие. Лихорадочный горячий поток вскипел в ее жилах, наполнил душу решимостью. Она сознавала, на какое страшное дело идет, но в ней билось самоотверженное упрямство: будь что будет, но не отступить!
Хёрдис сорвала с руки обручье, подняла его над долиной и вскрикнула, ощущая, как голос ее пронзает весь мир от вершин Мирового Ясеня до самой темной глубины корней:
Зову я тебя,
пламень руки,
искры прибоя
и слезы богини!
Злобные зубы,
жгучие очи,
сердце дракона
зову я – приди!
Широко размахнувшись, она бросила обручье в долину. И едва лишь оно упало в гущу кровавой свалки, как землю потряс подземный толчок исполинской силы. Стоявшие на ногах попадали. Откуда-то из глубин подземелий поднимался гулкий рев, и каждое сердце покатилось в пропасть: это конец. Этого врага не одолеть никому.
На том месте, куда упало обручье, в воздухе сгустился ярчайший желтовато-белый свет. Казалось, тут рождается новое солнце, но солнце злое, жадное, обжигающее. Ослепительный свет все набирал силу и уже казался плотным; на него было невозможно смотреть.
Пятно света приняло очертания дракона. Хёрдис раскрыла суть обручья, оживила его, и Дракон Судьбы выплеснул наружу всю силу золота, всю зависть и злобу, все несчастья и вражду, которую порождает жажда богатства. Сама война встала над полем: то, что обещает процветание, а приносит смерть.
Исполинский змей с четырьмя когтистыми лапами и кожистым гребнем вдоль хребта медленно разворачивался; тело дракона казалось полупрозрачным и легким, как пламя, но его неповоротливый хвост давил живые и мертвые тела, как спелые ягоды. В раскрытой пасти плясало пламя, в узких длинных глазах переливался самый жгучий, белый огонь, и жар их пронзал как клинок.
Давя без разбору фьяллей и квиттов, золотой дракон подполз к Сиггейру. Колдун вскинул руки, выкрикивая заклятье против морока, но Дракон Судьбы наклонил над ним свою исполинскую голову, и белое пламя его пасти смело Сиггейра. Дракон повернулся к Горму; старик грозил ему своим жреческим ножом, потом полоснул себя по груди, коснулся крови пальцем и хотел начертить в воздухе какую-то руну, но исполинский змей вдруг метнулся к нему, пролетев над землей золотым сметающим потоком, и проглотил мгновенно.
Ослепительно-белые глаза дракона, налитые жгучим светом пустоты, зашарили по замершей толпе квиттов. Он был полон иной, сокрушающе-сильной жизни, и люди перед ним застыли, как мертвые. Дракон искал третью жертву, к которой его толкал приказ хозяйки.
И тогда людская толпа зашевелилась, невольно и безжизненно, как наваленные в кучу бревна. Из поредевших квиттинских рядов вышел Рам Резчик с секирой в руке. Одежда на нем висела лохмотьями, с бороды был срезан клок, на плече растеклось кровавое пятно. Лицо его горело яростью, весь его облик был полон отчаянного бесстрашия, которое дается в обмен на последнюю надежду.
– Ты, тварь! – бессмысленно и злобно сказал он, глядя прямо в глаза Дракону Судьбы, и напоминал самого Тора, что вышел на бой со Змеей Мидгард в последний день мира. – Сожрать меня хочешь? Думаешь, со мной ты весь Квиттинг сожрал? Подавишься!
И, внезапно вскинув секиру, кузнец бросился на золотого дракона. Порыв его был таким стремительным и мощным, что даже чудовище дернулось, и воздух в долине колыхнулся. Огромный змей вскинул голову, изливая из пасти поток желтого пламени, но Рам, обожженный и ослепленный, наудачу успел ударить его секирой по лапе. Белая вспышка взорвалась и скрыла их обоих. Режущий свист пронзил воздух и ушел куда-то вглубь.
