Это заняло меньше секунды.
Бывший сержант метнулся к дредноуту с занесенным мечом. Боевая машина развернулась с невероятной скоростью, крутанувшись вокруг поясной оси, и выдохнула из мультимелты невидимое облако испепеляющего жара. Броня Адгемара мгновенно обуглилась и треснула, сочленения расплавились, и пустой доспех грянулся на палубу, чтобы тут же превратиться в лужу расплавленного металла. От тела не осталось и следа.
Все в мгновение ока.
Все ради того, чтобы спасти раненых Меркуция и Узаса на другом конце комнаты. Талос прикрыл их огнем и получил за свою доблесть изрядную порцию болтерных снарядов от Кровавых Ангелов.
Неужели Кровавые Ангелы были готовы пожертвовать жизнями? Иначе зачем они использовали мелту на корабле? Чудо, что корпус еще не расплавился и что всех их не вышвырнуло в безвоздушную пустоту за бортом.
Талос сжал Аурум, чувствуя, что силы возвращаются. Хорошо. Значит, раны не смертельны. Что-то было не так, но с этим придется разобраться позже. Сейчас надо покончить с Кровавыми Ангелами — содрать с них шкуру и распять живьем за то, что они посмели осквернить священные палубы «Завета» своим присутствием.
Сначала он подумал, что палуба дрожит от очередных атмосферных вихрей. Снаряды все еще взрывались вокруг его ненадежного укрытия. Талос сообразил, что происходит, только когда Малкарион прошагал мимо, с трудом протискиваясь в узком коридоре. Дредноут вошел в зал, не обращая внимания на палящих из болтеров Кровавых Ангелов.
Вдохновленные присутствием боевой машины, оставшиеся воины Первого Когтя усилили огонь. Астартес в красной броне погиб. Меркуций и Кирион тоже упали, пораженные болтерами.
Талос почувствовал, что вновь обретенная сила покидает его. Прижавшись спиной к стене, он соскользнул на палубу. Руки зашарили по разбитому нагруднику.
Дредноуты несколько секунд вглядывались друг в друга с почти комическим спокойствием.
— Убей его! — выкрикнул Талос. — Убей его как можно скорее!
— Я уже сделал это однажды, — громыхнул Малкарион.
Дредноут Кровавых Ангелов издал тот же звук переключающихся передач, который Талос слышал от Малкариона. Взгляд Повелителя Ночи уперся в саркофаг, установленный в новом теле военного теоретика. Там, на узорчатой крышке, живой Малкарион сжимал три вражеских шлема. Один из этих шлемов принадлежал…
Чемпиону Кровавых Ангелов… Рагуилу Мученику.
— Даже после смерти, — прорычал Кровавый Ангел, — я отомщу за себя.
— Ты заслужил свой шанс, Рагуил.
Силовые кулаки треснули и заискрились, и две боевые машины начали то, ради чего вернулись в мир живых.
Бой разыгрался в двух измерениях, и до своей последней ночи Талосу так и не суждено было узнать, какую из битв он действительно видел. В повседневном, примитивном, чувственном мире, в мире мучительной тряски и боли, два бронированных колосса терзали друг друга когтями и молотили кулаками. Керамит рвался в их руках как бумага, и осколки брони летели во все стороны, словно град, хлещущий из грозовых туч над мертвой планетой.
Но плавающие в амниотической жидкости трупы не видели и не чувствовали этого.
Там, где они сражались, стены сверкали золотом. Оба воина были облачены в гордые доспехи своих легионов, и оба бились за Терру: первый — чтобы защитить ее и умереть за Империум, второй — чтобы покорить ее и принести Империуму гибель.
Их мечи вращались и сталкивались со звоном до тех пор, пока не сломались. Затем все свелось к закованным в латные рукавицы кулакам и удушающим объятиям.
Талос смотрел, как дредноуты рвут друг друга в клочья, и видел то же, что видели заключенные в саркофаги мертвецы.
«Опаленный» с ревом и визгом двигателей несся рядом с «Заветом».
Остальные «Ястребы» и транспортники уже пришлюзовались и выгрузили на борт ударного крейсера свое драгоценное карго. «Опаленный» был последним.
Руны тревоги вспыхивали на экранах приборных панелей — Септимус заставил двигатели работать за пределами всех возможных ограничений. Штурвал трясся в его руках, дергаясь почти в такт с воем сирен безопасности. Темная стрела «Громового ястреба» круто свернула к несущемуся «Завету». Турбулентность усилилась — «Опаленный» каждую секунду мог угодить в воздушную струю за кормой крейсера.
«Завет» начал набирать высоту.
Септимус и сам это видел, без проклятий и упреков сгрудившихся в рубке незнакомых Астартес.
Он постарался не обращать внимания на их крики и на сердитую кроваво-красную морзянку тревожных рун.
Но «Завет» определенно набирал высоту. Пусть медленно, однако это сделало и без того трудную стыковку практически невыполнимой. Нос крейсера задрался, прорезав грязно-серое небо: корабль готовился к выходу на орбиту.
— Еще немного, — неслышно прошептал Септимус и вдавил три рычага тяги в гнезда, далеко за красную отметку на контрольной панели. «Опаленный» взревел, дернулся и помчался вперед, вдогонку за кораблем-носителем.
Пока «Громовой ястреб» несся вверх рядом с крейсером, сворачивая все ближе к открытому ангару, Септимус успел подумать, что один из двигателей «Опаленного» или все они вполне могут взорваться от перегрузки.
Септимус вновь потянул на себя руль высоты. Двигаясь параллельно большому кораблю, он поднялся выше дверей ангара с тем расчетом, чтобы в любой момент сбросить скорость и нырнуть внутрь. «Громовой ястреб», дрожа и кренясь то на правый, то на левый борт, подлетел на тридцать метров к шлюзовому люку.
«Опаленный» мчался слишком быстро, чтобы использовать стыковочное оборудование. Когти оторвет в ту же секунду, когда Септимус выпустит их из корпуса. Придется высвободить когти позже, когда «Опаленный» уже будет в ангаре, — и молиться, что времени хватит и они сумеют выдержать вес катера.
— Сейчас или никогда, — шепнул пилот и заложил крутой вираж вправо.
«Громовой ястреб» лег на крыло и вошел прямо в ангар.
Следующие десять секунд превратились для Септимуса в вечность — вечность, наполненную немилосердной тряской и жутким грохотом.
Левый двигатель взорвался при входе в ангар, отчего турбулентность усилилась десятикратно. Септимус был готов к этому. «Опаленный» отстал бы от крейсера или, ударившись о борт «Завета», отскочил и рухнул на землю грудой обломков, если бы не мгновенная реакция пилота. Он тут же компенсировал неисправность за счет перегрузки других двигателей. Один последний рывок — и корабль очутился в ангаре.
Септимус рискнул и выкинул посадочные опоры. Отвратительный скрежет рвущегося металла спел прощальную песню передней опоре. Остальные выдержали.
