— Кирия справилась, — кивает Райкен, пытаясь улыбнуться изувеченным лицом.
Хорошо. Я рад и за него и за неё.
— Привет, сэр, — произносит другой легионер. Я смотрю за спину полковника на человека, который стоит чуть дальше в строю. Целеуказатель останавливается на улыбающемся молодом лице. На нём нет шрамов, но видны морщинки от смеха в уголках глаз.
Вот как. Значит он тоже не погиб.
Я не удивлён. У некоторых людей удача в крови.
Я киваю, и он подходит ближе, явно столь же утомлённый церемониями, как и я. Оратор сейчас рассказывает, как я ”обрушился на инопланетных богохульников, которые посмели осквернить внутреннее святилище храма”. Его слова похожи на проповедь. Он мог бы стать отличным экклезиархом или проповедником в Имперской гвардии.
Одетый в охряную униформу солдат протягивает мне руку. Я иду навстречу его желанию и протягиваю свою.
— Привет, герой, — улыбается мне легионер.
— Здравствуй, Андрей.
— Мне нравится твоя броня. Сейчас она гораздо симпатичнее. Ты сам её перекрасил или это обязанность рабов?
Я не понимаю, шутка это или нет.
— Сам.
— Хорошо! Хорошо. Может теперь тебе стоит отдать мне честь, а? — Он стучит по эполетам, где красуются новенькие и сияющие серебром капитанские нашивки.
— Я не обязан отдавать честь капитану Имперской гвардии, — отвечаю я. — Но всё равно поздравляю.
— Да знаю, знаю. Но искренне благодарю за то, что ты сдержал слово и рассказал капитану о моих подвигах.
— Клятва есть клятва, — я не знаю, что ещё сказать маленькому человеку. — Твоя подруга. Возлюбленная. Ты её нашёл?
— Да, — говорит Андрей. Я не знаток человеческих чувств, но вижу, как его улыбка стала хрупкой и натянутой. — Я её нашёл.
Я вспоминаю последний раз, когда видел невысокого штурмовика — он стоял над окровавленным трупом начальника доков и вонзил штык в шею ксеноса за секунду до обрушения базилики.
Удивительно, но я рад, что он выжил, но выразить подобное — не так-то просто, особенно при помощи слов. У него такой проблемы нет.
— Рад, что ты выжил, — произносит Андрей мои невысказанные мысли. — Слышал, ты был сильно ранен, да?
— Не настолько, чтобы умереть.
Но очень близко. Мне быстро наскучили слова апотекариев на борту ”Крестоносца” — он считали чудом, что я вообще выбрался из под руин.
Он смеётся, но без особого веселья. Глаза Андрея остекленели с тех пор, как он упомянул о подруге.
— Ты очень целеустремлённый, реклюзиарх. Некоторые из нас поленились тогда. Признаться, я сам ждал спасательные команды — у меня не было доспеха астартес, чтобы разбросать обломки и вернуться в битву на следующий день.
— В докладах, которые я слышал говорилось, что больше никто не пережил обрушение базилики. — Отвечаю я ему.
Он смеётся.
— Да, и это чудесная история, а? Последний чёрный рыцарь, единственный выживший в величайшей битве в Хельсриче. Приношу извинения, что уцелел и нарушил ход твоей легенды, реклюзиарх. Честно обещаю, что я и шесть или семь выживших будем очень тихими и отдадим тебе все лавры.
Он пошутил. Я понимаю это и пытаюсь придумать, чтобы весёлого сказать в ответ. Ничего не приходит в голову.
— Тебя даже не ранило?
— Голова болела, — пожал плечам Андрей. — Потом прошла.
Это заставило меня улыбнуться.
— Ты видел толстого жреца? Ты его знал?
— Признаться, я не припоминаю никого с таким именем или описанием.
— Он был хорошим человеком, тебе бы понравился. Очень храбрый. Он умер не в битве. Он был с гражданскими. Но две недели назад скончался от проблем с сердцем. Эх, думаю это несправедливо. Выжить и умереть в начале новой жизни? Несправедливо.
Есть в этом что-то поэтическое.
Я хотел бы сказать ему что-нибудь ободряющее. Сказать, что восхищён его храбростью и, что его мир переживёт войну. Хотел бы говорить так же легко, как умел Артарион, и поблагодарить солдата, который сражался рядом с нами, когда столь многие бежали. Тогда он оказал всем нам честь, как и павший начальник доков, настоятельница и каждый, кто погиб в ту ночь, когда выжил лишь я.
Но я не сказал ничего. Разговор прервали люди, воспевающее моё имя. Каким же незнакомым оно звучит в их голосах.
Оратор раззадорил толпу, говоря, конечно же, о реликвиях. Люди хотят их увидеть, и именно за этим я здесь. Чтобы показать.
Я подаю знак сервиторам-инокам. Аугметические слуги, выращенные апотекариями ордена и улучшенные Юрисианом, выносят святыни Храма Вознесения Императора. У бездушных созданий нет имён, лишь реликвии — единственное, чем я могу ослабить чувство вины за столь постыдное поражение.
Толпа вновь начинает ликовать, когда сервиторы выступают из хищной тени моего ”Громового ястреба”, каждый несёт один артефакт. Обрывки знамени. Обломок каменной колонны, увенчанный потрескавшимся орлом. Священная бронзовая сфера, в которой плещется драгоценная святая вода.
Мой усиленный передатчиком шлема голос легко услышать. Люди затихают, и над Магистралью Хель воцаряется молчание. Я против своей воли вспоминаю о непроницаемой тишине под горой мраморных и рокритовых обломков, когда на нас обрушился храм.
— Мы судим об успехе своей жизни, — говорю я, — по количеству уничтоженного нами зла.
Это всегда были слова Мордреда, не мои.
И впервые у меня есть замена им. Я понял больше. И мой учитель… ты был не прав. Прости, что мне потребовалось столько времени, чтобы выступить из твоей тени и понять это. Прости, что потребовались смерти братьев, чтобы выучить урок, которому каждый из них пытался меня научить при жизни.
Артарион. Приам. Бастилан. Кадор. Неро.
Простите, что я жив, а вы лежите холодные и неподвижные.
— Мы судим об успехе своей жизни по количеству уничтоженного нами зла. Жестокая истина — ничто кроме крови не ждёт нас среди звёзд. Но Император видит всё, что происходит в Его владениях. И так же нас судят по свету, который мы несём самыми чёрными ночами. Мы судим об успехе своей жизни и по мгновениям, когда приносим свет в самые тёмные уголки Его Империума.
— Ваш мир научил меня этому. Ваш мир, и война, что привела меня сюда.
— Это ваши реликвии. Последние святыни первых мужчин и женщин, которые ступили на эту планету. Самые ценные сокровища ваших предков, и они принадлежат вам по праву наследия и крови.
— Они были на грани уничтожения, и я возвращаю их. И благодарю вас не только за честь сражаться вместе с жителями вашего города, но и за полученные уроки. Мои братья на орбите спросили меня, почему я вынес артефакты из-под обрушившегося храма. Но вам не нужно спрашивать, потому что каждый из вас уже знает ответ. Они — ваши, и ни одна инопланетная тварь не лишит людей того наследия, что они заслуживают.
