А потом пропела в воздухе стрела и вонзилась прямо в гордо поднятую, но совершенно беззащитную шею оленя.
И сердце у Дейва болезненно сжалось при виде крови, оросившей серебристую траву, когда это благородное животное неловко и тяжело рухнуло на землю.
Но то, что случилось потом, заставило его тихонько охнуть от изумления. В воздухе над мертвым оленем что-то затрепетало, точно сгусток ожившего лунного света; затем это облачко потемнело, стало более плотным, постепенно обрело конкретную форму, и Дейв увидел второго оленя, точно такого же, как первый. Олень некоторое время постоял без опаски, совершенно невредимый и потрясающе прекрасный, рядом со своим предшественником, только что убитым стрелой охотницы, а затем склонил перед Богиней ветвистые рога в знак глубочайшего почтения и исчез с поляны.
Это было так прекрасно и загадочно, и вся сцена была настолько пронизана неведомой ему волшебной силой и лунным сиянием, что у Дейва заныло в груди и он отчетливо осознал собственную принадлежность к жалким смертным существам.
— Стой и не двигайся! Иначе умрешь на месте!
Дейв Мартынюк покорно стоял на ватных дрожащих ногах перед Богиней-лучницей и видел, не испытывая при этом ни малейшего удивления, что очередная ее стрела нацелена прямо ему в сердце. И совершенно точно знал, что даже если захочет склониться перед ней в поклоне, то все равно сделать этого не успеет, ибо стрела тут же вонзится ему в грудь.
— Подойди ближе.
Странное, какое-то неземное спокойствие овладело Дейвом, и он сделал несколько шагов по залитой лунным светом траве. Затем остановился, уронив на землю топор; лезвие поблескивало у самых его ног.
— Посмотри на меня.
Глубоко вздохнув, Дейв поднял глаза и посмотрел, Упиваясь этим зрелищем, в ее сияющее лицо. О, как она была прекрасна! Он и не думал, что когда-либо в жизни увидит такую красоту.
— Ни один смертный, ни один житель Фьонавара, — молвила Богиня, — не смеет видеть, как охотится Кинуин.
Она оставила ему лазейку, но спасаться таким образом было бы недостойно, и Дейв от этой возможности отказался.
— Богиня, — услышал он свой собственный голос и удивился тому, как спокойно этот голос звучит, — я увидел тебя нечаянно, без всякого умысла, но если мне за это придется расплатиться, я готов.
Налетел ветерок, зашелестела трава.
— А ведь ты мог бы ответить иначе, Дейв Мартынюк, — сказала Кинуин.
Дейв промолчал.
Вдруг с дерева у него за спиной сорвалась темной тенью сова, промелькнула на фоне луны и умчалась прочь. Это уже третья птица, отметил он почему-то краешком сознания.
И услышал, как пропела стрела. «Я умер», — как ни странно, успел он подумать. А потом увидел, что стрела вонзилась в дерево на пол-ладони выше его головы.
Но сердце ныло, словно сплошная рана. Господи, сколько же на него свалилось! Он все еще чувствовал, как дрожит у него над головой длинная стрела Богини: оперение касалось его волос.
— Не всем обязательно умирать, — молвила Зеленая Кинуин. — Мужественные люди еще ох как понадобятся здесь. Ты поклялся, впрочем, расплатиться за нанесенное мне оскорбление. Что ж, помни: когда-нибудь я этого потребую.
Дейв упал на колени; ноги больше не держали его, да и не было у него более сил стоять и смотреть на нее — так величественно и прекрасно было ее лицо, так дивно светились ее волосы…
— И еще одно запомни, — услышал он голос Кинуин. Но поднять глаза не осмелился. — ОНА НЕ ДЛЯ ТЕБЯ!
Он не удивился. Богиня смогла проникнуть даже в самые сокровенные тайники его души. А как же иначе! Но ведь он и сам уже все про себя решил, давно уже решил, и ему захотелось, чтобы Кинуин это знала. Собрав последние силы, он сказал:
— Я знаю. Она предназначена Торку.
И Богиня вдруг рассмеялась.
— А что, у нее другого выбора разве нет? — В голосе ее звучало легкое ехидство. А потом она исчезла.
И Дейв, не вставая с колен, закрыл руками лицо. Его била чудовищная, непреодолимая дрожь. Таким, скорчившимся и потрясенным, его и нашли на краю поляны Ливон и Торк.
Когда Табор проснулся, он был совершенно готов. Он сразу узнал рощу Фалинн, куда пришел поститься, и понимал, что проснулся среди ночи потому, что было пора. Он огляделся, всем сердцем готовый воспринять то, что вот-вот явится ему, — свое тайное имя, сокровенную суть своей души.
Некоторое смущение он, впрочем, все же испытывал. Он по-прежнему находился в роще Фалинн, и ложбинку эту для логова выбирал он сам, и все-таки что-то вокруг явно было не так, как прежде. Да, конечно, этой просторной поляны перед ним прежде совершенно точно не было — он бы никогда не выбрал для подобной цели столь открытое место. Табор был совершенно уверен: когда он ложился спать, никакой поляны здесь НЕ БЫЛО!
Потом он обратил внимание на то, что ночное небо имеет какой-то странный оттенок, и в ужасе догадался наконец, что все еще спит и его тотем, видимо, явится ему именно здесь, в этой стране сновидений. Он понимал, как это необычно. Он хорошо знал: всегда все просыпались в роще и видели перед собой свой тотем. И он ждал, изо всех сил стараясь подавить страх.
И дождался: она явилась к нему с небес.
Но то была не птица. Не ястреб, не орел — как он надеялся, как надеялись все его близкие! — и даже не сова. Слушая свое странно бьющееся сердце, Табор догадался, что эта появившаяся ниоткуда поляна была нужна только для того, чтобы могла приземлиться она.
И она приземлилась — да, это была ОНА! — и она сделала это удивительно легко, даже не примяв траву. Лежа совершенно неподвижно, Табор не отрываясь смотрел прямо на нее. Потом заставил себя осторожно расправить не только совершенно затекшие руки и ноги, но и оцепеневший разум и уже с помощью разума постарался воспринять то невероятное, что с ним происходило. То волшебное изысканное существо, что спокойно стояло сейчас перед ним и смотрело прямо ему в глаза, было, конечно же, не из реальной жизни. Как и эти немыслимого оттенка ночные небеса. Да и вообще такого существа еще не было на свете, хотя оно непременно должно было вскоре появиться, это Табор знал твердо и чувствовал, что уже сливается с этим неведомым существом, становится его частью и уже знает его имя, как знает и то, что Кернан, призвав его в рощу Фалинн, велел ему найти именно это существо — как и этому существу было велено отыскать именно его, Табора.
И в последний раз он, самый младший из детей Айвора, успел еще подумать — словно даже и не он сам, а кто-то другой, какая-то иная часть его души подсказала ему: «Вполне было бы достаточно и орла!»
