Джон Иствуд - Космические скитальцы

…Тело положили в пластиковый гроб, закрыли крышкой и пришлепнули сверху бирку «LW-534. БТУ. Двойное пожизненное. Утилизация.»

Гроб поставили на конвейер, и он поплыл по темным переходам к последнему своему пристанищу.

— У него что, родственников не осталось? — спросил гробовщик.

— Двойное пожизненное — какие там родственники… — ответил охранник.

— Об одном молю Бога, — сказал прозектер, — чтобы моя Марта не померла раньше меня, чтоб хоть похоронила по-человечески.

— Да тебе-то какая разница — в землю или в огонь?

— Разницы-то, может, и нет, а все-таки не по себе, словно сразу в ад опускают…

Гроб доехал до механических манипуляторов, они зацепили его своими железными пальцами и вставили в капсулу, которая тут же и ухнула вниз, в черную штольню, скользя по платотиновым тугоплавким рельсам. На отметке «4 километра» капсула ударилась в фиксатор, опрокинулась, и гроб полетел дальше сам.

Стены штольни здесь были уже не черными, а багрово-красными, переходящими в алый, потом слепяще-белый от жара. Первым испарился пластиковый гроб, потом вмиг исчезла одежда, а потом только желтое облако дыма отлетело наверх, как воспоминание о похороненном. Только соринки пепла долетели до самого раскаленного ядра…

— Как его звали-то хоть? — спросил прозектер.

— Какая разница? Это, когда живой, имя нужно. Ладно, — сказал охранник и тяжело поднялся, — пойду будить своих. А ты полковнику доложи.

Он грузно протопал по переходам к контрольному пункту, нажал кнопку трансляции и бесстрастно проговорил:

— Седьмое отделение, подъем!

Зуммер сирены дребезжащим сверлом буравит барабанные перепонки. Гулким эхом бубнит бесстрастно-механический голос электронного надзирателя.

— Получать обмундирование! Готовиться к выходу на работы!

Раздавленные усталостью тела непослушны, словно чужие. Обескровленные суставы разгибаются с трудом. Головокружение. Перед глазами радужные пятна. Непослушные пальцы едва справляются с многочисленными кнопками и молниями.

— Руки за голову! В колонну по одному марш!

Тупо, словно пудовые гири, долдонят по железным переходам магнитные башмаки. Коридоры. Лестницы. Двери. Гнусный свет под потолком, как желток протухшего яйца. Едва волоча ноги, бредут в затылок друг другу четыре бескровные тени.

Контрольный пост. Сканирующая рамка скользит за спиной, как нож гильотины, пронизывая тебя насквозь, от складок комбинезона до содержимого желудка.

Шлюзовой блок. Усталый, брезгливо равнодушный взгляд охранника в черном берете.

— На месте! Проходить по одному! — бросает он привычные фразы. — Заключенный!

— Соломон Симпсон, GH-910, — глухо отзывается первая тень.

— Срок заключения?

— Бессрочное пожизненное…

Ухают магнитные башмаки. Вслед за первой вырастает в проеме вторая тень.

— Сайрус Экс, SQ-521… Бессрочное…

— Мэтью Коллин, WL-113… Пожизненное…

— Хьюго Крюгер, NR-895… Бессрочное пожизненное.

— Последний — к полковнику, — скомандовал охранник.

Смыкаются железные створки. Платформа пневмоподъемника плавно устремляется вверх…

Сотрудники лунной БТУ называли своего начальника Лупино. Это за глаза. А в глаза — господин полковник. Черт знает сколько времени назад ему прилепили кличку Кабан. Внешностью начальник действительно смахивал на это малопривлекательное животное: короткие и мощные ноги, широкий волосатый торс, большая голова, маленькие глазки и вывороченные наверх ноздри. Дальше — сложнее. Каков настоящий характер господина полковника никто из его подчиненных наверняка не знал. Если продолжать пользоваться аналогиями с животным миром, то Лупино в течение суток мог абсолютно органично существовать в образе малоподвижного медведя коала и трудолюбивого бобра, самовлюбленного павлина и хитрой вороны, хищного скорпиона и шустрого таракана.

В данный момент господин полковник разглядывал стоящего перед ним Хью Крюгера и погружался в образ удава, который наблюдает за своей очередной жертвой.

— Н-ну, что ты сегодня можешь мне сказать Крюгер? — протяжно выговорил Лупино и медленно прикрыл глаза, будто эта фраза отняла у него последние силы.

— Смотря что вы хотите услышать, господин начальник, — осторожно произнес Хью — крепкий жилистый дядька лет сорока.

— Напомни-ка мне, Хью Крюгер, какую пакость ты учинил на Земле, прежде чем попасть сюда?

— Мне бы не хотелось лишний раз вспоминать об этом, господин начальник.

— А мне бы хотелось, чтобы ты лишний раз об этом вспомнил, Хью Крюгер, — сказал Лупино, взял со стола яблоко и надкусил его. — Излагай. Я внимательно слушаю.

Крюгер отвел глаза в угол по-спартански обставленного бароотсека и облизал сухие сморщенные губы.

— Мое пребывание здесь связано с женщинами, — тихо произнес он и энергично, будто его укусил комар, стал чесать коленку.

— Ты, кажется испытываешь мой слух, Хьюго Крюгер? — осведомился Лупино. — Сакраменто, все сначала, громче и подробнее!

— Я насиловал женщин, господин начальник.

— И что же, ты ограничивался банальным насилием?

— Не всегда, господин начальник, банальное насилие иногда переходило в извращенное. По крайней мере, так сказано в итоговом приговоре.

— Ты так говоришь, Хью Крюгер, будто не согласен с этим? — с удивлением спросил Лупино.

— Извращенность — это такая вещь… я не очень-то умен и мне трудно объяснить… словом, одному это кажется извращением, а для другого это нормально…

— Ну-ну, не стесняйся, продолжай, изложи мне содержание какого-нибудь извращения, содеянного тобой.

Крюгер поднял глаза к потолку, еще раз облизал губы и произнес:

— Ну, например, одну из женщин я подвесил за ноги к потолку и мастурбировал на ее глазах.

— А другую женщину? Что ты сделал с другой женщиной, Хью Крюгер?

— Я заставлял ее нюхать толченый чеснок до тех пор, пока ее не вырвало. А в другой раз, — воодушевляясь продолжал Крюгер, — мне пришло в голову, что было бы неплохо вымазать женщину жидким медом и обвалять в гречневой муке, а потом не разрешать мыться в течение трех дней… Но самое большое наслаждение — резать их плоть, господин начальник БТУ. Из них вытекает столько крови…

Слушая Крюгера, Лупино доел яблоко, оглядел со всех сторон огрызок и бросил его заключенному.