— Кончайте базарить, ублюдки! — громыхнул с наблюдательной вышки тысячекратно усиленный голос Крюгера. — Или снова захотелось в деприватор?
Не сговариваясь, трое штрафников с удвоенной энергией взялись за дело, но блестящие их глаза и вспотевшие лбы неопровержимо свидетельствовали, что внезапная идея всех захватила. Реагирующие на малейшую вспышку эмоций заключенного накожные сенсорные датчики, именуемые в просторечии «вошь стукачая», исправно сигнализировали на охранный пульт об опасном уровне эмоционального возбуждения. К счастью, горилле Крюгеру было не до этих троих: развалившись в кресле, он всецело погрузился в нирвану голографического «Плейбоя», забытого на пульте кем-то из охранников.
Извлеченные из чрева корабля огромные титановые контейнеры, с округлыми краями и светящейся маркировкой, линейными процессорами сортировались по типам грузов (заключенные называли их: «мешки навоза», «подарок маме», «от Дерьмино для Лупино» и т. д.) и по цепочке транспортеров поступали в накопительные блоки. Оттуда, через отверстые пасти шахт, их опускали в недра Луны, где контейнеры опорожнялись, поступая затем в дезактивацию, а разнообразное содержимое, в основном, опасные отходы военного производства, либо перерабатывалось, либо сбрасывалось в адское пекло лунного ядра.
После полудня, когда заключенным полагался обеденный перерыв, штрафникам выделялось лишь несколько минут для отдыха. Устроившись в укромном уголке, Сайрус сбросил с ноги башмак, извлек оттуда небольшой пластитроновый пакет и сосредоточенно принялся соображать «понюхончик». Сырьем служила обильно произраставшая в подземелье тюрьмы мшистая лунная травка-мутант, которую заключенные окрестили «понюшка». Ее сушили, подошвами магнитных башмаков перетирали в порошок и небольшими порциями отправляли в нос, со всеми вытекающими удовольствиями. Курить заключенным строго запрещалось. Рачительное тюремное начальство так же бдительно радело о продлении их трудовой жизни, как начальство военное об уничтожении собственного дерьма. Однако на употребление травы, поначалу преследовавшееся, давно уже смотрело сквозь пальцы.
Заложив понюшку, Сайрус приглушенно чихнул и умильно вытер набежавшие слезы.
— Вы не возражаете? — неожиданно произнес Эйнштейн, протянув Луддиту сложенную ковшиком ладонь. — Сделайте старику удовольствие.
Сайрус и Мэт удивленно переглянулись. Эйнштейн с печальной улыбкой покачал головой.
— Эх, юноши… Доживите до моих лет. И тогда вы поймете, как чувствует себя старый человек после того, как ему пересчитают ребра магнитными ботинками.
— Здорово этот ублюдок вас отделал, — заметил Сайрус, бросив полный ненависти взгляд на бронированную вышку, где прохлаждался Крюгер.
Эйнштейн, страдальчески закрывая ладонями лицо, мучительно давил слезливую чихоту.
— Скажи, Сайрус, — шутливо осведомился Мэт. — А как бы ты поступил с Крюгером, если бы он по случаю угодил тебе в руки?
— Напоил бы его пивом от пуза, — невозмутимо ответил Луддит. — Да! И нечего пялиться на меня, как на идиота.
— Ну а потом? — поинтересовался Сол.
— А потом хрен на узел завязал… Внезапно громогласный вой сирен возвестил о приближении заходящего на посадку корабля. Заключенным, работавшим в этот момент на территории порта, надлежало тотчас, бросив все, укрыться во временных изоляторах, устроенных на случай разгерметизации, что все трое штрафников сию минуту и проделали, на все лады проклиная незваных гостей за прерванный перекур. Охранный пост, где находился Крюгер, герметизировался автоматически.
Вскоре заунывные, словно вопли титанов, сирены стихли. Огромные шлюзовые ворота порта медленно разомкнулись, явив жаждущим взорам заключенных живое звездное небо с царившей посредине его голубою Землей, которую те годами не видели в своем лунном подземелье.
Затем так же медленно, точно гигантский айсберг, царственной поступью на малом ходу втянулся в ангар белый межгалактический фрегат — незваный гость из того иного, светлого мира, где были звезды, свобода, любовь…
Корабль замер на швартовых опорах. Шлюзовые ворота снова сомкнулись, поглотив недоступную Землю. Мощные компрессоры за несколько минут восстановили в ангаре нормальную атмосферу.
Покинув герметическое убежище, трое штрафников нехотя поплелись к своим многоруким погрузчикам.
— Кажется, кто-то из вас мечтал об аварийной ситуации, юноши? — загадочно произнес Эйнштейн. — Пусть мне вторично сделают обрезание, если она не пожаловала к нам собственной персоной.
Фишка и Луддит, переглянувшись, уныло обратили взоры к кораблю, из чрева которого спускался на платформе магнитолифта единственный астронавт в изящном белом комбинезоне.
Трое штрафников на мгновение окаменели.
Это была женщина!
Луна на экранах визуального контроля стремительно приближалась, вырастая прямо на глазах. Отчетливо проступили очертания морей, кратеров, гор. В принципе, корабль мог бы достичь ее за считанные секунды, но, по причине ничтожности расстояния, плелся с черепашьей скоростью.
Наблюдая за приближением Луны, постепенно затмившей собою все пространство огромного, во всю стену, визуоэкрана, Лина испытывала, странное беспокойство, необъяснимое и неуместное. Такого не случалось с нею в самых крутых переделках последних лет, в самых отчаянных авантюрах, на грани жизни и смерти, она умела сохранять спокойствие. И вдруг разволновалась, как журналистка-дипломница перед первым интервью со звездой. С момента старта Лину неотступно преследовало инстинктивное предчувствие беды, какой-то непредсказуемой случайности, которую она бессильна была предвидеть и предотвратить.
Это казалось тем более нелепым и смешным, что летела она именно на Луну, обустроенную вдоль и поперек, как сама Земля, и такую же скучную. Старую добрую Луну, куда летают без инструктора даже десятилетние приготовишки из навигаторских школ, и где немало лет служит в чине начальника БТУ ее родной отец.
Шестое чувство подсказывало Лине, что опасность подстерегает ее именно там, на Базе технической утилизации, как официально именовался вверенный ее отцу секретный объект, но она-то знала, что это была за база!
Лина с отвращением вспоминала, сколько высоких кабинетов ей пришлось обойти, скольким высоким порогам поклониться, прежде, чем она выхлопотала официальное разрешение посетить Базу, да и то в порядке исключения (под личную ответственность папаши, как никто другой заинтересованного в сохранении тайн своего заведения) и с многочисленными ограничениями. Самым унизительным казалось ей то, что женщин на территорию Базы не допускали принципиально с момента ее основания. Поэтому Лине приходилось встречаться с отцом в расположенных неподалеку станционного типа лунных городах Мунзтауне и Энчжелвилле. Теперь ей предстояло стать первой из дочерей Евы, проникшей за ограду этого мужского и отнюдь не райского сада.
