Римская волчица. Часть вторая
Глава 1
“Персефона”, 15 августа, год от основания Рима 587, рассвет
Она приняла вызов мгновенно, пары секунд не прошло. Очевидно, даже не взглянула, кто послал запрос, будто ждала его. Камера передала изображение темной комнаты, вид сверху, словно бы подвешена почти под потолком. Померцала, фокусируясь. Все равно темно, за длинным панорамным окном фальшивые елочные гирлянды флотских сигнальных огней. Длинная криокапсула на постаменте, он узнавал их безошибочно, нагляделся. Рядом стоит женщина, напряженная как пружина, жадно смотрит в экран. Ладони прижаты к крышке, сжатые губы, сведенные плечи. И все у нее белое: белый мундир, светлые волосы, белое в темноте лицо, белые руки на темном стекле, а глаза — черные провалы. Тени, тени шутят с нами. Зеленоватые отсветы на лице, на волосах. Корабельные отражения, синие и красные огоньки руфов в стеклах приборов — печальная иллюминация.
Вспомнилось — казалось, все давно забыто, но сквозь пласты похороненной памяти, сквозь забытое чувство вины, сквозь волны подстегнутой адреналином злости всплыло — «Там у меня умиралка». Как далеко все мы ушли от той игровой площадки. От наглухо замурованных усыпальниц Авлы.
Как я все угадал, никто не слушал, ни одна сволочь — а я угадал.
«Люций сильный, он почти вырвался».
Как теперь договориться с ней, когда у нее отняли самое дорогое. В руках у этой девочки — теперь женщины — столько возможностей, она сама их не знает, не знает, для чего ее создали, проект давно закрыт, Анна сошла с ума или предала и теперь уже невозможно ничего исправить.
Потухшие глаза с радужками, залитыми тенью, неотрывно смотрели на него. Он однажды уже видел такой взгляд. У волчицы в одном из заповедников, раньше была мода ставить в укромных местах трансляционные камеры, чтобы наблюдать за жизнью животных. Глянула дико, непонятно — прямо в объектив — и пробежала дальше, тенью из Тартара. Падал снег, было очень холодно, ночь. Может быть, потеряла свою стаю.
Что ей сказать?
«Я запаниковал и приказал сбить флаер, потому что твой золотой Люций сошел с ума и погнал боевой флот в Солнечную»?
Может быть, это означает что связь возобновилась. Спустя годы. Может быть вы — это уже не вы.
«Я решил задержать тебя, чтобы у меня был козырь против него»?
Жаль, что так вышло, но все это уже неважно.
«Враг на пороге Рима. Если нужно Риму — я буду бросать под колеса собственных детей».
«У тебя нет детей», — сказала откуда-то из глубины времени Анна. Смеющаяся, залитая солнцем, русые прядки выбиваются из-под широкополой шляпы. Всегда у нее были тонкие, послушные волосы, слабые руки. А воля — железная. Адамантовая.
Старая фотография — она и он, на самом южном побережье европейского сектора, пальмы, лазурная кромка Средиземного моря, песок под босыми ногами. Какая-то колючая ракушка под пяткой, умирающая медуза на берегу — комок студенистой слизи. «У тебя нет детей. У тебя и друга-то больше нет. Но ведь это не важно, я права?»
«Ты права».
«Светоносный», то же самое время
Она все стояла, опираясь на гроб, не в силах уйти. Сняла тяжелый резной перстень с пальца и бездумно вертела в руках. Последний подарок. Добился все-таки своего, она носит его кольцо, видимое звено невидимой цепи. Связь, символическая и буквальная.
Кольцо мигнуло белым и она приняла вызов, не раздумывая, на миг вообразив, что Люций — он же всегда все мог — пробился к ней из своего смертного сна, с другого берега Стикса.
— Электра. Надо поговорить.
Для нужд пациента на стене палаты напротив больничной койки, место которой сейчас занимала капсула, висел экран. Она кинулась было к нему и чуть не вскрикнула от острого разочарования. Звонил сенатор Гай Августин Тарквиний.
Некоторое время они вглядывались друг в друга. За прошедшие сутки сенатор здорово потерял в блеске, или это накладывал свой отпечаток интерьер — теперь у него за спиной виднелись аскетичные конструкции командной рубки «Персефоны», над головой голографический римский орел простирал золотые полупрозрачные крылья. Гай впился в нее взглядом, будто хотел проглядеть насквозь, рассмотреть, как препарат под стеклом. Электра резко выдохнула, отвернулась от экрана, заметалась по просторному, забитому медицинской аппаратурой помещению, как по клетке. Невозможно, нет, нет, невозможно разговаривать сейчас с этим, только не здесь. Нужно найти какой-то выход, выдраться отсюда, из замкнутого пространства, наполненного смертным покоем.
— Злитесь на меня? — неожиданно мирно спросил Гай. Под глазами его залегли глубокие тени, лицо было осунувшимся и усталым, но короткие темные волосы оставались в безупречном порядке.
Электра заставила себя затормозить. В тишине услышала нервный смешок, кажется, свой собственный.
— С чего бы это. За то, что на два дня парализовали сенат? Да я спасибо вам должна сказать.
— Спасибо? Что ж, скажите.
Она тяжело посмотрела на него. Нельзя дать себя спровоцировать, выплюнуть ему в лицо это «спасибо». Спасибо, что разворошили Халифат, ввергли Рим в хаос. Спасибо, что отняли моего Люция, мой мир, отняли мою нормальную человеческую жизнь!
— Сенату теперь точно не до меня, за это я могу вас поблагодарить, — она снова зашагала по комнате, резко огибая углы и разворачиваясь на каблуках.
— Электра, послушайте, — голос сенатора был мягким и успокаивающим, словно он говорил с опасным зверем. Возможно, бешеным. Она снова затормозила и заставила себя посмотреть в мерцающий экран. — Я понимаю, что уже нельзя выйти и войти как положено, я вижу, где вы находитесь. Я не хотел такого исхода, поверьте. Не знаю, как вас убедить в том, что все мои действия направлены на благо Рима. Помогите мне сейчас. Мы на грани катастрофы.
Долгое, тяжелое молчание. Экран продолжал мерцать, пришлось сморгнуть — потом стало понятно, что непорядок не с экраном, а с глазами.
«Я не хочу на тебя смотреть, ты». Но вслух она произнесла другое.
— Давайте для начала убедимся, что мы одинаково понимаем благо Рима. Насколько мне известно, несколько лет назад вы считали, что Рим подобен зловонной луже, которая годна только на то, чтобы кидать туда камни. И предлагали развязать войну с соседом.
Теперь Тарквиний смотрел на нее испытующе. Сформулировал он быстро:
— В условиях инопланетного вторжения и войны на два фронта благо Рима заключается в быстром объединении, сосредоточении военных решений в руках диктатора и приведении в готовность всех оборонных систем.
Задирать голову к висящему на стене экрану было неудобно и Электра развернула новый виртуальный в центре комнаты, села, сосредоточилась.
— Об объединении. Как думаете, где сейчас Третий флот? Неужели его смели так быстро, что он даже передать ничего не успел.
— Думаю, с ним можно попрощаться.
Чтобы справиться с тревогой, надо опуститься на дно страха. На дно страха… И вот мы здесь. Помогло ли?
Сенатор сжал губы, потом решительно кивнул каким-то своим мыслям.
— Электра, вы смотрели, сколько у вас образовалось быстрых баллов? После того, как вы сняли с флота информационную блокаду и весь Рим получил возможность любоваться вами и вашими поступками.
— Не смотрела. Никакие баллы не помогут нам воевать на два фронта.
— Если вы проголосуете за мою кандидатуру, то помогут. Эти ваши баллы не поддержаны ни вашим профессиональным, ни гражданским коэффициентом, они потеряют свой вес спустя три-четыре дня, когда ставящие вам плюсы квириты отвлекутся на огонь, падающий с неба им на головы. А сейчас их хватит, чтобы протолкнуть меня на позицию диктатора. Да вы сами это понимаете, считать умеете.
— Вы думаете, Гай, что умнее всех? — догадка вдруг мелькнула и все сложилось. — Тогда, во время моей последней встречи с Люцием, в тюрьме, это вы приказали разблокировать связь. Следили за нашим разговором с Земли — и сами себя наказали, он успел передать мне коды и вызвать десант. Подарили мне флот! Из-за своего желания подсмотреть за нами в прямом эфире.
