Велес - Алекс Гаф

«Люблю грозу в начале мая, но окна надо закрывать» — подумал Александр, стараясь дышать и шевелиться максимально осторожно. Шаровая молния медленно плыла по комнате, озонируя воздух и чуть потрескивая разрядами. Редчайшее явление природы, весьма отдаленно походящее на солнце в миниатюре, неспешно приближалось к работающему компьютеру. Александр осторожно повел курсор мышки к окну закрытия Автокада. Терять недели, потраченные на разработку, моделирование и обсчет фрезерного станка с ЧПУ он не собирался. А уж с учетом того, что его работа была частью большого проекта, сроки выполнения которого подходили к концу через четыре дня…

Колояр бежал сквозь сосновый бор. Холодные струи дождя хлестали по крепкому телу, стекали по лицу, застилали глаза водной пеленой, но мальчишка лишь на ходу тер глаза и продолжал бежать. Проскочив мимо последних деревьев, он поднажал, ускорился, и понесся вверх по холму, прозванному Лысым. В небе сверкнула молния, следом пришли раскаты грома, и Колояр улыбнулся, подумав — бог благоволит мне, я первый.

Ноги Колояра горели огнем, вода стекала по жилистому телу, смешивалась с кровью и щипала царапины, полученные от веток кустов, через которые он проломился недавно, грудь ходила ходуном, но он бежал. Летел вверх по склону, скользил на сырой траве, но продолжал нестись вперед. Не оглядываясь, не отвлекаясь, скорее, быстрее, туда, на вершину, первым достичь вершины и стать тем…

Он почти успел, он уже достиг вершины Лысого холма, он уже увидел макушку далекой пирамиды — дом своего бога, но вспышка в небе ударила по глазам. Молния ослепила Колояра и пронзила болью. Ему показалось, что он горит. Вспыхнул весь и сразу, словно обмазанные смолой и подожженные еретики, посмевшие ослушаться воли бога или подвести его.

Бессознательное тело мальчика свалилось в жалких метрах от разложенных на ритуальном камне посохов. Не его пальцы первыми сомкнулись на оружии витязя, не он стал первым, кто получил на лоб клеймо Кощея. Чудо уже то, что он выжил. Впрочем…

Александр дернулся и закричал, вспомнив метнувшуюся к нему шаровую молнию, но быстро успокоился, внезапно осознав три вещи. Во-первых, он понял, что дергается весьма специфическим образом. На ум пришел пресловутый уж на сковородке. Неудивительно, ведь сложно орать, когда можешь лишь шипеть. Во-вторых, до него как-то мигом дошло — он не чувствует боли. Точнее, ощущает чужую, доставляющую дискомфорт, но не больше, чем колючий свитер или попавшие в постель крошки хлеба. Приятного мало, но жить можно. В-третьих, он, что называется, завис. Правда, всего на пару мгновений, но и этого хватило, чтобы не столько взять себя в руки, сколько забыть о своих проблемах. Сознание Александра чуть не разлетелось на мириады осколков, получив внезапный удар появившихся из ниоткуда знаний о том, как избавиться от неприятных ощущений. Причем, вариантов имелось ровно два.

Первый — покинуть носителя. Второй — попытаться исцелить его. «Крошки проще стряхнуть», — подумал Александр, и тут же получил по сознанию новой порцией информации, но иной по характеру. Это было не знание в чистом виде, вроде прочитанного параграфа учебника, нет, это оказалось полноценное воспоминание, которое пришлось прожить. Александр оказался в мутной и теплой жиже болота, он плыл, извивался из последних сил, буквально ввинчивался в ставшую невероятно плотной воду. Ужас и инстинкт самосохранения гнали его вперед, заставляя как можно быстрее и дальше убраться от гибнущих собратьев, ставших добычей. Идея «стряхнуть крошки» мгновенно забылась, перейдя в разряд самого крайнего случая, и он решительно взялся за второй вариант, сулящий истощение, но не столь пугающий.

Колояр с трудом открыл глаза и увидел знакомый потолок родной избы. «Дома», — подумал он, и вновь провалился в беспамятство. В следующий раз он очнулся от ощущения жесткой ладони на затылке. Ему приподняли голову и он почувствовал, как губ касается край глиняной кружки. Он напрягся, приоткрыл рот, и студеная вода полилась в пересохшее горло. Колояр закашлялся, услышал голос отца, но не разобрал слов, все, на что хватило мальчика — сделать пару глотков и снова ухнуть во тьму. Лишь придя в себя в третий раз, он смог более-менее напиться и не потерять сознание сразу.

— Сынка, — отец осторожно провел мозолистой ладонью по щеке Колояра. — Живой... Бог отметил тебя, испытал, береги сына его, он не бросил тебя, — ладонь седовласого воина, за последние дни постаревшего на добрый десяток лет, опустилась на живот сына.

Колояр не услышал, вернее, услышал лишь первое, да и то, скорее прочитал по губам, поразился тому, как постарел и сдал отец, и вновь провалился в темноту. Но на этот раз не беспамятства. Обычный, пусть и похожий на обморок, сон. Зато Бажена услышал Александр, впрочем, он смог лишь поразиться странному, хоть и понятному говору, но списал это все на искаженное восприятие своего нового тела, да еще и находящегося в животе другого. Но у него не осталось сил на то, чтобы обдумать все это.

Спасение Колояра отняло все накопленные запасы питательных веществ. Александру пришлось в буквальном смысле пронизать его тело спешно выращенными отростками-корешками, внедриться ими в кучу органов, проникнуть в массу тканей, и чуть ли не в ручном режиме управлять всем этим. Если бы не появляющиеся сами собой знания о том, что, где и как надо делать, если бы не их практическое воплощение, по уровню сложности оказавшееся на уровне сознательного управления дыханием, он бы не справился. Впрочем, даже со всем этим, Александр провалился в подобие смеси лечебной комы с целебным анабиозом в тот же миг, как осознал — дальше носитель сдюжит сам.

Обожженный ударом молнии Колояр, истощенный, но живой, быстро шел на поправку. Бажен смотрел на сына, уплетающего густую мясную похлебку, больше похожую по консистенции на второе с избытком подливы, и радовался. Мать мальчика умерла родами, она была из простых людей, и Колояр стал тем единственным, ради чего и для кого жил Бажен. В определенном смысле, его можно было счесть еретиком, ведь когда он увидел сына, принесенного с Лысого холма витязями, то сразу решил — если Колояр умрет, он покончит с собой. И мысль о том, что в нем растет дитя бога, не посетила его, а когда все же пришла, он лишь пожал плечами: «Одним богом больше, одним меньше, невелика потеря», — пожал плечами воин.

Когда в их мир пришли боги, Бажен оказался достаточно мал и крепок, чтобы пройти изменения и стать джафа — воином, способным быть сосудом и защитником ребенку бога,