Быкова уколола мысль, что он на ответственном задании и нельзя расслабляться и пялить глаза на первую же симпатичную, но явно возрастную задницу.
Женщина поздоровалась и пригласила войти. Александр сдержанно и чуть скорбно улыбнулся, чтобы соблюсти определённую трагичность повода, по которому пришлось встретиться, и слегка склонил голову.
– Вы голодны? – спросила Марина Михайловна. – Долго добирались до Новосибирска?
– Ну что вы, спасибо большое! Я пообедал. А прилетел ещё вчера, разместился в гостинице, в городе. Знал бы, что можно в Академгородке остановиться, так бы и сделал.
– Позвонили бы заранее – могли бы у меня остановиться, в Лёниной комнате, – чуть печально сказала Марина Михайловна. – Комната пустая давно, ведь у Лёни последние два года имелась квартира. Но он часто здесь бывал, и уж коли вы о Лёне собрались писать, вполне уместно побыть в его комнате… Что уж теперь? Человека не вернёшь, а написать о нём – самое малое, что можно сделать.
– Я тоже так считаю, – ответил Быков, почти ощущая себя журналистом, собирающимся написать статью о безвременно ушедшем талантливом учёном.
– Ну а чаю вы не откажетесь выпить? – предложила Марина Михайловна.
Быков кивнул:
– Почему нет? Чай – как раз то, что нужно. И поговорить сможем. Я тут взял к чаю. – И он протянул коробку с красивым тортом «Сказка», который выбрал в местном супермаркете.
Марина Михайловна мягко улыбнулась, взяла торт и пригласила Быкова подождать в гостиной. Сама ушла на кухню, где раздалось позвякивание посуды.
Александр взглянул на часы, вынул мобильник и подал условный сигнал, что у него всё в порядке. Затем, усевшись в кресло, принялся разглядывать комнату и часть коридора, которая виднелась через открытую двустворчатую стеклянную дверь. Квартира, судя по всему, трёхкомнатная. Мебель свидетельствовала об определённом достатке: солидная, качественная. На столе в центре гостиной красовалась элегантная ваза с букетом свежих цветов.
«Интересно, я ведь совершенно не знаю, кто был отец Леонида, где он сейчас? – подумал Быков. – Нет, у шефа точно людей не хватает!»
В комнату вошла Марина Михайловна с подносом, на котором громоздились чашки, столовые приборы, заварочный чайник и тарелка с нарезанными кусками торта. Быков вскочил и протянул руки, предлагая помощь.
Женщина мягко улыбнулась, протянула ношу Александру, а сама быстро убрала со стола вазу, и кивнула, что поднос следует ставить на освободившееся место. Для поддержания реноме журналиста Александр, спросив разрешения, выставил на стол диктофон.
Потом они пили чай – вкусный и ароматный, заваренный по всем правилам, а совсем не из пакетиков, как почему-то ожидал Быков. Марина Михайловна много рассказывала о Леониде и его девушке, которая бросила парня – эту историю в кратком изложении Быков уже слышал от Культяева. Узнал он и о том, что отец Леонида занимал солидный пост в администрации района Академгородка, но, увы, скончался семь лет тому назад.
Его подмывало спросить, сколько же лет хозяйке, но не подворачивался случай. На вид Марине Михайловне он не мог дать больше лет сорока – сорока двух, да и то с натяжкой, но женщина такого возраста не могла иметь тридцатипятилетнего сына.
Разговор у них затянулся, Марина Михайловна рассказывала о покойном муже и о покойном сыне – казалось, женщине требуется выговориться. Быков понимал её. Иногда так и бывает: с близкими и знакомыми говорить о разрушенном счастье тяжело, на глаза постоянно наворачиваются слёзы, а с посторонним человеком рассказ превращается хотя и в грустные, но почти не ранящие душу воспоминания.
Женщина говорила, а Александр размышлял: где же могут маскироваться вражеские агенты. Культяев? Не похоже. Сама Марина Михайловна? Маловероятно. Во-первых, тогда проще ментально запрограммировать самого Леонида Дробича, а во-вторых, она малоинтересный объект для камалов: что она может, женщина? Хотя, точки зрения диверсий любого типа, разницы женщина или мужчина, наверное, нет.
Леонид Дробич выбросился с лоджии своей собственной квартиры – не мать же приехала туда и сбросила его, если предполагать, что её каким-то образом запрограммировали камалы. Сама Марина Михайловна рассказывала, что ей о случившемся сообщили соседи Леонида. Конечно, если подозревать её, то рассказывать она может всё, что угодно. Но это как раз легко проверить: опросить соседей, и тому подобное. Завтра он этим и займётся – полный комплект документов-хамелеонов у него имеется, так что выступить в роли следователя, как и в роли московского журналиста, не проблема.
Когда Марина Михайловна стала рассказывать о девушке Леонида, некой Лике Смирновой, он насторожился. Оказалось, что Лика была в гостях у Леонида в тот роковой вечер, когда молодой Дробич покончил с собой.
– Но вы не подумайте, что я её обвиняю, – поспешно заметила Марина Михайловна, видя реакцию Быкова, – как тут можно обвинять? Ну, не любила она его, понятно. Но зачем два года, даже больше, она ему мозги пудрила, простите за выражение? Лёня ведь из-за этого и на квартиру постарался заработать, больше не наукой занимался, а репетиторствовал и приработки выискивал. И попивать из-за неё начал…
– Марина Михайловна, – осторожно сказал Быков, чувствуя почти охотничий азарт, – вы не станете возражать, если я попробую встретиться с этой Ликой?
Женщина несколько секунд печально смотрела на Александра, затем пожала плечами:
– Собственно, я не то чтобы против… Но мне не хотелось бы, чтобы вы вытаскивали личные подробности в газету. Саша, вы выглядите порядочным молодым человеком, но…
– Вы много плохого слышали о журналистах, да? – спросил Александр.
Женщина кивнула:
– К сожалению, много такого пишут друг о друге сами журналисты.
– Я обещаю, что не стану давать в газете историю отношений Леонида с этой девушкой. Основная моя задача – чтобы научное наследие вашего сына не пропало, чтобы им заинтересовались другие учёные и продолжили это направление…
При этих словах Марина Михайловна пристально посмотрела на Быкова. Это продолжалось всего секунду-другую, после чего она отвела взгляд и покачала головой.
– Тут вы правы: никто этим не интересовался. Даже его научный руководитель, профессор Культяев.
Александр с энтузиазмом кивнул:
– Я это заметил, я с ним беседовал. А по поводу этой девушки… мне хотелось бы узнать, вдруг у неё есть какие-нибудь интересные материалы. Леонид не мог ей ничего передать?
Марина Михайловна пожала плечами:
– Не думаю, она не интересовалась наукой. Хотя, кто знает… Но, скорее всего, вы зря потратите на неё время: пустая вздорная особа. Правда, красивая, и я понимаю Лёню…
