Он оказался в маленьком городке. Узнать его вроде бы не составляло труда: Мэйплвуд, штат Нью-Джерси. Кармоди жил там с трех лет до восемнадцати. Да, это был его дом, если только у него был вообще где-нибудь дом.
Или, точнее, это был его дом, если Мэйплвуд был Мэйплвудом. Но именно это и предстояло доказать.
Кармоди стоял на углу Дюранд-род и Мэйплвуд-авеню — прямо перед ним торговый центр, позади — улицы пригорода с многочисленными кленами, дубами, орехами и вязами. Справа — читальня “Христианской науки”, слева — железнодорожная станция.
— Ну и как, путешественник? — произнес голос у его правой ляжки. Кармоди глянул вниз и увидел у себя в руке красивый транзистор. Конечно, это был Приз.
— Ты опять изменился?
— Я метаморфичен по природе, — сказал Приз. — Изменяюсь непредвиденно для самого себя. Неужели мне надо сообщать о своем присутствии всегда и всюду?
— Было бы сподручнее, — заметил Кармоди.
— А мне гордость не позволяет вести себя так навязчиво, — сказал Приз. — Я откликаюсь, когда меня зовут. А раз не зовут, значит, я не нужен. В последнем мире ты во мне не нуждался. Так я пошел и выпил с приятелем.
— Ладно, заткнись. Дай сосредоточиться.
— Не скажу больше ни слова. Только можно спросить: а на чем ты хочешь сосредоточиться?
— Это место похоже на мой родной город, — сказал Кармоди. — Я хочу понять: он это или не он?
— Неужели это так трудно? — спросил Приз. — Кто знает, как выглядит его родной город, тот его и узнает.
— Когда я здесь жил, я его не разглядывал. А с тех пор как я уехал, почти не вспоминал.
— Если ты не разберешься, где твой дом и где не твой, никто в этом не разберется. Надеюсь, ты это помнишь?
— Помню, — сказал Кармоди и вдруг с ужасом подумал, что ему никогда не удастся найти свой настоящий дом. И медленно побрел по Мэйплвуд-авеню.
Все было как будто таким, каким и должно было быть. В Мэйплвудском театре днем на экране шла “Сага Эле-фантины”, итало-французский приключенческий фильм Жака Мара, блестящего молодого режиссера, который уже дал миру душераздирающий фильм “Песнь моих язв” и лихую комедию “Париж — четырежды Париж”. На сцене выступала — “проездом, только один раз!” — новая вокальная труппа “Якконен и Фунги”.
Кармоди остановился у галантереи Марвина, заглянул в витрину. Увидел мокасины и полукеды, джинсы с бахромой “собачья рвань”, шейные платки с рискованными картинками и белые рубашки с отложным воротом. Рядом, в писчебумажном магазине, Кармоди подержал свежий номер “Кольерса”, перелистал “Либерти”, заметил еще “Манси”, “Черного кота” и “Шпиона”. Только что пришло утреннее издание “Сан”4.
— Ну? — спросил Приз. — Твой город?
— Рано говорить, — ответил Кармоди. — Но похоже, что да.
Он перешел через улицу и заглянул в закусочную Эдгара. Она не изменилась нисколько. У стойки сидела, прихлебывая содовую, хорошенькая девочка — Кармоди ее сразу узнал.
— Лэна Тэрнер5! Как поживаешь, Лэна?
— Отлично, Том. Что это тебя не было видно?
— Я ухлестывал за ней в последнем классе, — объяснил Кармоди Призу, выйдя из закусочной. — Забавно, когда все это вспоминаешь!
— Забавно, забавно, — с сомнением сказал Приз.
На следующем углу, где Мэйплвуд-авеню пересекалась с Саутс-Маунтейн-род, стоял полисмен. Он улыбнулся Кармоди меж двумя взмахами своей палочки.
— А это Берт Ланкастер, — сказал Кармоди. — Он был бессменным защитником в самой лучшей команде за всю историю школы “Колумбия”. А вон, смотри! Вон человек, который помахал мне, входя в скобяную лавку. Это Клифтон Уэбб, директор нашей школы. А ту блондинку видишь под окнами? Джен Харлоу, она была официанткой в ресторане. Она… — Кармоди понизил голос, — все говорили, что она погуливала.
— Ты знаешь массу народа, — сказал Приз.
— Ну, конечно! Я же вырос здесь. А это мисс Харлоу она идет в салон красоты Пьера.
— Ты и Пьера знаешь?
— А как же! Сейчас он парикмахер, а во время войны он был во французском Сопротивлении. Погоди, как его фамилия… А, вспомнил! Жан-Пьер Омон, вот как его зовут. Он потом женился на Кэрол Ломбард, одной из здешних.
— Очень интересно, — скучным голосом сказал Приз.
— Да, мне это интересно. Вот еще знакомый… Добрый день, мистер мэр!
— Добрый день, Том, — ответил мужчина, приподнял шляпу и прошел мимо.
— Это Фредрик Марч, наш мэр, — объяснил Кармоди. — Грозная личность. Я еще помню его дебаты с местным радикалом, Полом Муни. Мальчик мой, такого ты не слышал никогда!
— Н-да, что-то во всем этом не то, — сказал Приз. — Что-то таинственное, что-то неправильное. Не чувствуешь?
— Да нет же! Говорю тебе, что вырос со всеми этими людьми. Я знаю их лучше, чем себя самого. О, вот Полетт Годдар там наверху! Она помощник библиотекаря. Эй, Полетт!
— Эй, Том! — откликнулась женщина.
— Мне это не нравится, — настаивал Приз.
— С ней я не был знаком близко, — сказал Кармоди. — Она гуляла с парнем из Милборна по имени Хэмфри Богарт. У него был галстук бабочкой, можешь представить такое? А однажды он подрался с Лоном Чэни, школьным сторожем. Надавал ему, между прочим. Я это хорошо помню, потому что как раз в то время гулял с Джин Хэвок, а ее лучшей подругой была Мирна Лой, а Мирна знала Богарта и…
— Кармоди, — тревожно прервал Приз. — Остерегись. Ты слыхал когда-нибудь о псевдоакклиматизации?
— Не болтай курам на смех! Я говорю тебе, что знаю этот народ! Я вырос здесь, чертовски приятно было жить тут. Люди не были пустым местом тогда, люди отстаивали что-то. Они были личностями, а не стадом!
— А ты уверен? Ведь твой хищник…
— К черту! Не хочу больше слышать о нем! Посмотри, вот Дэвид Наивен. Его родители англичане…
— Все эти люди идут к тебе!
— Ну, конечно. Они так давно меня не видели!
Он стоял на углу, и друзья устремились к нему со всех сторон: из переулка, со всей улицы, из магазинов и лавок. Их были сотни, буквально сотни, все улыбались, старые товарищи. Он заметил Алана Лэдда, и Дороти Ламур, и Ларри Бестера Крэбба. А за ними — Спенсер Трэси, Лайонелл Барримор, Фредди Бартоломью, Джон Уэйн, Френсис Фармер.
— Что-то не то! — твердил Приз.
— Все то! — твердил Кармоди. Кругом были друзья. Друзья протягивали руки. Никогда он не был так счастлив с тех пор, как покинул родной дом. Как он мог забыть такое? Но сейчас все оживало.
— Кармоди! — крикнул Приз.
