Я слишком резко шевельнулся и застонал — все тело болело, как обычно бывает после приступа. Хотя, это же и был приступ? Mierda!
— Ты как, в адеквате? — хмуро спросил тренер. — Двигаться можешь?
Я пошевелил руками и ногами, кивнул.
— Вроде да.
— Тогда поднимайся и пошли. А вы на занятие, шагом марш!
Пацаны нехотя, оглядываясь на меня, встали и ушли, на ходу разбившись, кто с кем стоит. Я встал, превозмогая послесудорожную боль в мышцах, и стараясь унять дрожь, зачапал за тренером, твердо шагающим в сторону раздевалки не глядя на меня. Вопросы «что сейчас будет» и «чем всё это кончится», по идее долженствующие вертеться в голове, не беспокоили — я был не в том состоянии, чтобы переживать из-за чего бы то ни было.
Когда я вошел, он выглянул в зал, а затем плотно прикрыл за мной дверь, после чего протянул какую-то капсулу оранжево-белого цвета.
— На. Пей.
Упаковка была рассчитана на две капсулы, но одной не хватало. Сложное зубодробительное название я видел первый раз в жизни, оно ничего мне не сказало.
— Не бойся, принимай. Отпустит… — усмехнулся он, глядя на мои сомнения.
Я вспомнил лекарство, которое мне вкололи после приступа в корпусе, и, не задавая лишних вопросов, пошел к раковине. Вода в системе водоснабжения регенерационная и вообще-то нуждается в дополнительной обработке, но от пары глотков не умру.
— Садись, — указал он на лавочку, когда я, заодно умывшись, вернулся.
— Я говорил, чтобы ты не лез туда, куда не следует? — нахмурил он брови, стараясь держать непрошибаемое лицо. — Говорил. Но ты не послушал. Теперь ты одеваешься, обуваешься и дуешь отсюда, и никогда в этой школе не появляешься. Вопросы есть?
Меня все-таки пробрало, пофигизм не до конца овладел моей сущностью.
— Но сеньор…
— Никаких но! — тренер резко повысил голос. — Достаточно того, что ты уже учудил. Я скажу бухгалтерии, деньги за это занятие тебе перечислят обратно. Ты не приходил сюда сегодня, тебя никто не видел и все такое. Соображаешь?
Я обалдело кивнул и почувствовал, что отпускает. То ли капсула так быстро подействовала, то ли у тела большой порог самовосстанавливаемости.
— Вам не нужны проблемы, да?
Усмешка.
— Да. И в следующий раз слушай старших, Шимановский.
Он намерился идти обратно в зал, но я окликнул:
— Вы не спрашиваете, что это была за техника. Вы знаете ее. И знаете, что я мод. Не правда ли? Из-за этого и вышвыриваете меня — мод с опасной неклассической техникой, способный покалечить ваших учеников…
Он остановился, скривился. Наконец, проняло и его — а то я уж подумал, что ему только в покер играть.
— Шимановский, я знаю, что это за техника и кто ею владеет. Именно в том исполнении, которое ты так тщательно, но неумело пытался скопировать. И, кстати, она действительно тебе не подходит, у тебя совсем другие физические ограничения, не воспринимай мои слова, как аргумент обиженного тренера.
Но откуда она у тебя — не спрашиваю, мне это не интересно. Моя задача — обучать мальчишек, которые слушают старших и не совершают безумных поступков.
— Почему же безумных? — усмехнулся я. — Мне дали то, что не могли дать нигде. И если бы не приступ…
— Потому, что ты дурак, Шимановский! — вновь повысил он голос. — Они никогда не делают ничего просто так и никогда никого не отпускают. И им плевать на людей, которых используют: уж если на своих бойцов плевать, то на гражданских…
Из груди его вырвался разочарованный вздох.
— Но ты сам ввязался в это и теперь это только твои проблемы. Я умываю руки.
— А откуда вы знали, что я мод? — не отставал я. Несколько деталек мозаики моей прошлой жизни вдруг встали на места и я просто обязан был задать некоторые вопросы в лицо. — Вы ведь знали! Вы с самого начала опекали меня, показывали много индивидуального, что недоступно другим и… И, наверное, всегда будет недоступно!
А еще учили самоконтролю. Много самоконтроля, очень много! Хотя я в это время просил помочь с ударами.
А потом на соревнование выдвинули, хотя я пришел всего-то… Парни по десять лет тут занимались, с самого детства, и ничего, а я через год на планетарное первенство попал! Не странно?
Тренер молча сел рядом, глубоко задумавшись. Лицо его выдавало внутреннюю борьбу плана «сказать или так вышвырнуть». Скажет, это прямолинейный черт, правильный. Блин, и как я раньше всего этого не замечал? Ходил рядом, касался каждый день, а воспринимал, как… Идиот!
Да он с самого начала готовил меня как подающего надежды мода, а не ради помощи с Толстым! А помощью, когда та потребовалась, прикрывался, как удобным поводом заняться со мной более глубоко. Вот уж идиот так идиот!
— Шимановский, — начал тренер, но на сей раз каким-то похоронным голосом, — слушай внимательно. ОЧЕНЬ внимательно. Я много где служил, много чего повидал и знаю много умного.
Я кивнул. Преамбула обнадеживающая.
— В нашем мире есть люди, которым доступно то, что недоступно другим в силу природных ограничений. Ты меня понял, каких.
Он поднял тяжелый взгляд и я поежился.
— Таких людей немало, не думай, что их единицы: я лично знавал около десятка. Эти люди могут контролировать свои способности, могут не контролировать; могут совершать с их помощью хорошие поступки, могут не очень хорошие; а могут вообще не совершать никаких — и это оптимальный для них вариант.
А еще есть государство. Это такая машина, которая считает, что имеет право единолично владеть любым оружием на планете и перемалывает в пыль тех, кто думает иначе. Любым оружием, Шимановский, это значит любым.
— В том числе людьми с уникальными способностями? — хмыкнул я. Ответа не требовалось.
— Если эти люди согласны быть полезными стране, если та уверена, что они не предадут — они живут и работают, как части системы. Или просто живут. Если же не согласны, не могут контролировать себя, или если государство считает, что они ненадежны — такие люди тихо и без проблем исчезают. И никогда не находятся. Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать?
— Да. — Меня вновь передернуло — слишком прямолинейно.
— Я знавал многих ребят с разными талантами, с некоторыми служил. И кое-кто из них вот так вот исчез, просто и незамысловато. Ушел из дома и не пришел: ни тела, ни улик, ни свидетелей.
К чему я это говорю? К тому, что последний из них потерялся после того, как убил в баре нескольких человек, когда ему в голову стукнуло от выпитой бормотухи.
— Приступ?
Тренер кивнул.
— Это не осталось незамеченным и ответственные за того человека винтики в машине посчитали, что он ненадежен и опасен. Его выпустили из тюрьмы под подписку — куда сбежишь из военного городка без пропуска — и через день это произошло. Дело висело открытым много лет, но по обвинению его никто не искал. Обвинению в убийстве, Шимановский! Не странно?
