Романов — понял. И с тех пор подкреплял свое понимание каждым днем службы, сначала — Протекторату, в десантно-штурмовых бригадах, «в крови по колено», как было написано на штандарте их полка… Потом — лично Лорду-Протектору, возглавив Отдел Спецопераций. Он думал, что крови станет меньше… Но ее стало только больше — пусть не на его лично руках, но именно ОС планировал все карательные и истребительные рейды десанта на миры Периферии, и майор Романов подписывал приказы на выдвижение войск, после которых не мог спокойно спать…
А потом он стал служить идее. И себе.
Марк навсегда запомнил этот день, когда в своем кабинете он обнаружил запечатанный печатью с двуглавой змеей пакет. Покрытый сиреневой изморозью, тот содержал приказ на перевод подполковника Романова в подразделение силовых операций ХроноАгентства Соединенных Миров, сокращенно — ХаСОМ. С «сохранением предыдущего места службы», как иезуитски озвучивалось в том документе… Это значило, что он, фактически числясь в ОСО ВКС, начинал работать в силовом секторе ХаСОМ. Приходя на работу, он входил в свой кабинет на сто третьем этаже, заваривал кофе, переодевался в полевой комбинезон, выпивал кофе с растворенной капсулой стабилизатора, и, заперев изнутри дверь, скрывался в портале, который открывался в шкафу.
Если раньше Марк переживал о том, что его путь усеян трупами, и ему снились сгоревшие деревни, разрушенные ковровыми бомбардировками города и взорванные орбитальными ударами бомбоубежища, то, послужив в ХаСОМ, он, образно говоря, запер свое сердце на электронный замок, а ключ-карту потерял. Вивисекция, генетические опыты, запрещенные для всех остальных исследования, колонизация иных времен и зачистка нелицензированных темпоральных колоний — во всем этом, и во многом другом Романов принимал самое непосредственное участие.
Он стал холодным, расчетливым сукиным сыном, с улыбкой списывавшим в расход «мясо» взводами и ротами, лично нажимавшим на кнопку подрыва нейтронной бомбы, заложенной под поселение раута, с сотнями тысячами беременных самок и подрастающим молодняком, и отправлявшим на убой флоты…
«Память, память… Что мне с тобой сделать, чтобы ты перестала, наконец, меня мучить стылыми снами, с кровью, текущей по моим рукам? Как тебя стереть, но не стереть при этом себя?» — Романов стиснул зубы со скрипом, вцепившись кончиками пальцев в прозрачную панель. Лучик солнца, пробивший пелену пара над городом, испуганно соскользнул прочь.
Но, как Марк надеялся, это были только внешние изменения. Внутри он оставался все тем же юношей, который мечтал вечерами, вместе с прадедом, об идеальном устройстве вселенной, и судьбе человеческой расы. Ему тогда хотелось, чтобы людям принадлежали сотни миллионов миров, и у каждого было бесконечно много времени, чтобы насладиться их красотами и тайнами… Чтобы можно было, пронзив время и пространства, оказаться в теле другого человека, или чужого, или андроида, или разумного растения — чем эволюция не шутит? — и прожить любую жизнь, на выбор. От маленькой девочки — до отставного императора расы кремнийорганических насекомых. Для того, чтобы оценить изнутри многообразие мыслей, жизней, тонких взаимосвязей и основ любого мира… Всех миров. Всех времен, и всех существ.
А еще он сейчас подумал, что так и не успел жениться, завести детей… И собаку. Большую мохнатую собаку древних кровей, ньюфаундленда, или сенбернара. Чтобы пес носился по летнему зеленому лугу, с лаем размахивая ушами, и принося брошенную палку… А с бревенчатой веранды дома доносилось: «Марк! Дети! Домой, обед стынет!…»
И кошка на любимом прадедовом кожаном кресле, развалившаяся и мурчащая после сытной мышиной охоты и обильного угощения на кухне — женщины так любят кормить мужей, детей, собак и кошек! — и вылизывающая роскошный полосатый хвост, стелящийся по старому пледу с маркировкой в виде двуглавых змей…
Чувство чистой ненависти на мгновение пронзило его, навылет, насквозь — и растворилось в ледяном спокойствии.
«Что бы я не делал, что бы не задумал, и как бы тяжело мне не пришлось… Я никогда не позволю им — победить!» — Марк расслабил сведенные судорогой пальцы, и безвольно уронил руку, позволив ей расслабленно повиснуть вдоль тела. На пластике остались глубокие вмятины…
Как бы ни была прекрасна его мечта, она имела лишь один изъян. Была невыполнимой… Ведь, чтобы щедрой рукой рассеять человечество по просторам неисчислимых вселенных, подобно экзотическим семенам неправдоподобных растений, которые способны изменять сами судьбы миров, нужно было стать по меньшей мере богом. Нет, не Творцом, который когда-то создал всё, если верить тому, что говорят служители Церкви. Но богом, способным выйти за пределы, разорвать цепи, приковавшие его самого и его народ к пределам одного-единственного сущего…
Дать настоящую, неподдельную, неограниченную свободу — всем. «Те, кто способен воспринять ее, полетят трассирующими пулями разума сквозь тьму. Те, кому она не нужна — углубятся в познание самих себя, и это тоже правильно. А те, кто отринут такой, воистину божественный, дар — что ж, он не вправе их винить, это тоже выбор, и он достоин уважения. И жалости».
Романов отошел от окна, легким касанием мысли сделав его непрозрачным, и неспешно прошел к угловому столику, на котором серебрились в полумраке старинные графин и стопки. Он налил водку в стопку, вдохнул запах спиртного, и замер.
У него не будет обычной жизни, и нормальной семьи — но это и не нужно. Род Романовых продолжат его братья и сестры, и он не угаснет. Хотя, сейчас это было уже не столь важно…
Когда Марк впервые увидел «гостя», что-то внутри несгибаемого полковника словно бы сломалось. Или, наоборот, встало на место, открывая новые возможности. Его долго изучали, прежде чем допустить до этого уровня секретности… Но он выдержал все испытания — если надо было убить, убивал; если надо было пытать — пытал; если надо было стереть в пыль планету — стирал, не показывая эмоций. Деловито, четко, не считаясь с потерями. И ни одно сканирование сознания не могло показать переживаний настоящего Романова… Ни пси, ни техно, ни с помощью странных способностей тех, кого называли «гостями» или «Строителями Пути». Слишком глубоко он загнал себя настоящего в глубину подсознания, усыпив, и позволяя пробуждаться только изредка, в моменты, когда вокруг не было никого из врагов. Он чуял это каким-то странным, звериным внутренним чутьем… В последнее время многое в полковнике начало меняться.
«Гость», явившийся несколько лет назад в кабинет Романова, выглядел добродушным и мягким, словно добрый дядюшка, навестивший внучатого племянника… Странные синие глаза на скуластом лице, полуулыбка, мягкие жесты, чуть полноватое тело, упакованное в дорогой костюм из алого шелка, расшитый драконами — все это было направлено на то, чтобы успокоить Марка и настроить на доверие. Даже процесс сборки неожиданного визитера из марева мельтешащих черных точек-нанороботов не вызвал сильной тревоги, хотя и должен был.
